Деньги на ветер
Шрифт:
Мы проползли на животах до самого двора дяди Артуро.
Тут тоже толпились военные, полицейские и гражданские. По улице было не проехать из-за армейских джипов с солдатами и невероятных размеров пулеметами. Полицейские ходили с оружием наперевес, тут же расположились еще солдаты в зеленой нестроевой форме с черными повязками на рукавах — каждый стоял, преклонив колено и нацелив винтовку на дом. Почти все жители деревни повысыпали из домов и с любопытством толпились за джипами. Вертолет снизился и стал обшаривать прожектором дом дяди Артуро, двор и прилегавшие к нему поля.
— Нас
— И что делать?
— Бежим к пальме, — предложила я, — когда прожектор перестанет светить в нашу сторону. Держись рядом со мной.
Мы пробрались во двор и забрались на пальму позади дома. Отсюда все происходящее было видно гораздо лучше: солдат пригнали человек пятьдесят, а полиции столько, что могло показаться, будто в доме дяди Артуро укрылись недобитые остатки десанта, высадившегося в заливе Свиней.
Главный полицейский в гражданской одежде пытался говорить в мегафон, но тот не желал включаться.
Большой вертолет пошел на посадку. Возможно, у него кончалось топливо.
Пока машина не скрылась за деревьями, шум стоял невероятный. Так грохотало, что с пальм сыпались кокосовые орехи. Полицейские установили генератор, включили его, и все вокруг залил свет дуговых ламп.
Меня слегка трясло еще с тех пор, как я промокла на берегу, но с шестиметровой высоты в обморок лучше было не падать.
— Что, по-твоему, сделал дядя Артуро? — спросил Рики.
— Может, это из-за американских сигарет и этих журналов?
Главный полицейский наконец включил мегафон. Он забрался на пенек и приказал своим подчиненным убрать отсюда гражданских.
— Зачем это все? — не могла я понять.
— На случай, если будет отстреливаться, — сказал Рики.
— Откуда ты знаешь, что у него есть пистолет? — спросила я.
— Видел. Хуанита сказала… Эй, смотри, чоризо! — И Рики указал на связку колбасок, висевших у нас над головами. — Неплохой бросок для девчонки. Жаль, вы не можете играть в бейсбол.
— Можем и играем.
— Так то в Америке, — отрезал Рики, тоном показывая, что говорить тут больше не о чем.
Как это обычно бывает на Кубе, словно ниоткуда явился продавец снеди со своей тележкой. Он продавал пироги и пиво, но полиция, конфисковав товар, заставила его убраться восвояси.
Убедившись, что зеваки находятся в относительной безопасности, полицейский с мегафоном сосредоточил внимание на гасиенде. Это был низкорослый тип с блестящими черными волосами и в такого же цвета высоких ботинках.
— Артуро Меркадо, выходи. С поднятыми руками, — прорычал он в мегафон.
Толпа затаила дыхание, и тут, к нашему сильному удивлению, послышался голос дядя Артуро:
— В чем дело? Я ни в чем не виноват!
— Пусть выйдут сначала члены семьи, — продолжил полицейский.
— Я имею право знать, в чем дело. По кубинскому уголовному кодексу всякий гражданин имеет право знать выдвигаемые против него обвинения! — прокричал дядя Артуро.
— Ты ни в чем не обвиняешься, Меркадо. Пока. Ты нам нужен для допроса. Будь мужчиной! По крайней мере вышли из дома свою семью.
— Откуда мне знать, что вы их не тронете? — крикнул дядя Артуро.
— Разумеется, не тронем. Тут сотни свидетелей.
— Дайте
Полицейский было замялся, но почти сразу нашелся:
— Я — капитан Армандо Белтре. Даю тебе слово: если препоручишь свою семью моему попечению, никто не пострадает.
Через пять минут из дома вышли кузины, мама, Луиза и тетя Изабелла, нагруженные чемоданами и сумками, как будто собрались в дорогу. Это произвело на меня сильное впечатление. Дядя Артуро явно имел достаточно времени, чтобы подготовиться. Наши родственники прошли мимо капитана Белтре, и их тут же взяли другие полицейские. Детей отделили, женщин затолкали в полицейскую «хулию».
— Видела, маму забрали в полицейский фургон? — сказал Рики.
— Видела. Не волнуйся. Она ничего такого не сделала.
Примерно в полночь в доме раздался выстрел, все закричали. Один из полицейских выстрелил в ответ, потом другой, и еще, и еще. Потом был отдан приказ прекратить огонь. Полицейский с мегафоном начал кричать в окно, видимо, хотел понять, цел ли дядя Артуро, но ответа не было. Вскоре после перестрелки появился другой полицейский начальник, этот был постарше капитана, казался очень возбужденным, все происходящее ему очень не нравилось. Он поговорил с Белтре и сразу приказал очистить улицу. Полицейские и солдаты стали загонять народ обратно по домам или отгонять от деревни в поля. Пожилой полицейский взял мегафон и сказал, что, если дядя Артуро не выйдет, будет отдан приказ штурмовать дом и вся ответственность за последствия ляжет на самого дядю Артуро.
Тогда дядя Артуро вышел.
Он был в белой рубашке, на плече расплывалось кровавое пятно. Руки он держал над головой. Дядя Артуро лег во дворе. Полицейские подбежали и надели на него наручники.
— Ничего себе! — обернулась я к Рики.
— Да уж, — ответил он едва слышно.
Мы оба дрожали от восторга и возбуждения.
У дяди Артуро рубашка пропиталась кровью, глаза покраснели, волосы были всклокочены. Я впервые видела его без галстука. Двое полицейских в экипировке, используемой при разгоне демонстраций, взяв под мышки, подняли его на ноги. Дядя Артуро не сопротивлялся. У него был вид смертельно уставшего человека. Как и у нас с Рики. Да и как у любого жителя деревни. Я не могла отвести глаз от его окровавленной рубашки и все думала: он ранен или нет? Раненых я никогда в жизни не видела.
Солдаты подтолкнули дядю Артуро к одному из армейских грузовиков, но он вдруг остановился и посмотрел как раз на ту пальму, в кроне которой мы прятались.
Рики схватил меня за руку, а я стиснула его пальцы.
Дядя Артуро усмехнулся.
— Я вас вижу, — сказал он. — Знаю, как вы обошлись с чоризо.
Один из полицейских тоже взглянул на крону пальмы, но ничего не заметил, пожал плечами и подтолкнул дядю Артуро в спину.
— Пошел! — прикрикнул полицейский.
Дядю Артуро посадили в кузов одного из грузовиков с брезентовым верхом. Потом, всего через несколько минут, его пересадили в полицейскую легковую машину, включили сирену, и почти сразу после этого она увезла его в сторону Сантьяго. Рики весь дрожал и судорожно цеплялся за меня. Мы оба испытывали и страх, и восторг одновременно.