Деникин. Единая и неделимая
Шрифт:
В Раде вообще никто никому не верил. Черноморцы уверяли, что «большевики уже не те и казачьего добра не тронут». Искать общий язык уже никто не пытался.
Из-за сокращения линии фронтов концентрация сил на участках Азов — Батайск — Верхне — Курмоярская — Ставрополь— Святой Крест была достаточно высока, и при устойчивом боевом духе белогвардейцев и истощении наступательного пыла и больших потерях красных оборона могла быть достаточно успешной. Вот с духом как раз и были проблемы, что прекрасно понимал и Тухачевский, перенося основной удар не в лоб на стойких добровольцев под Батайском, а на левый фланг наступления — на тающих на глазах кубанцев. Конармия и корпус Думенко попытались обходным маневром отрезать кубанцев от донцов. Но Сидорин склеил 2-й (4-я Донская конная дивизия и 15-я конная бригада) и 4-й (9-я и 10-я конные казачьи дивизии) корпуса под
26 января на волне успехов Деникин отдал приказ об общем наступлении. Сидорин придал удачливому неказаку еще и 3-й корпус генерала Адриана Гуселыцикова, круто развернул корпуса и приказал выйти на Средний Егорлык, чтобы таким мощным кулаком в 12 тысяч сабель ударить под дых Буденному у станции Торговая. Красные без конницы — уже пол победы.
Упрямый Павлов не стал слушать донцов, предлагавших ему идти по правому населенному берегу Маныча, двинул их по левому безлюдному, рассчитывая на фактор неожиданности. Она и произошла. Распушили красные 2-ю кавдивизию имени Михаила Блинова и 1-ю Кавказскую «дикую» кавдивизию Гайка Гая, 28-ю стрелковую уничтожили полностью во главе с легендарным начдивом Владимиром Азиным (первым из начдивов, кто получил орден Красного Знамени за победы над Колчаком). Заметим, те самые победоносные дивизии, бившие лучшие войска адмирала Колчака, переброшенные с Восточного фронта.
Ударили 25-градусные морозы с сильным ветром. Всадники стыли в седлах, коченели в сугробах, проваливались в глубокий снег. Несколько суток ночевали в голой степи в лютую стужу и метель, утром пробуждалась едва половина. К Торговой подошел уже не мощный кулак, а несколько тысяч обмороженных скелетов. В руках не держались ни сабли, ни винтовки, пулеметы не стреляли. Деревянные ноги не передвигались. В седлах еле живых коней качались вмерзшие окоченевшие глыбы льда. Доходило до того, что Павлов ставил обмороженных казаков в колонны позади атакующих войск и те кричали (а скорее хрипели) «ура» во время атаки для поддержания боевого духа. Ничто не помогло. Обозы, раненые, артиллерия остались в степи. Выжившие, уже ничего не соображая, лезли к хатам в тепло. С красными дрались не за «единую и неделимую», а за место у печки, лишнее одеяло, попону. Буденновцы, видя такое дело, даже особых сил не прикладывали, патронов не тратили — просто пинками выгоняли «отморозков» из куреней. В чистом поле жгли скирды сена, пытались согреться. И становились отличной мишенью для артиллерии. От ветра спускались в овраги, где и замерзали, вжавшись плотной кучкой. Уже потом Буденный рассказывал, что это было самое страшное, что он «видел в жизни: насмерть замерзшие кони со всадниками. Стояли в степи заледенелые трупы». У художника Митрофана Грекова есть жуткая картина «Замерзшие казаки генерала Павлова» — степь, усеянная павшими животными и людьми, от этих животных уже мало чем отличающихся.
6 февраля совершенно павший духом Павлов увел все, что осталось от «кулака», в село Лежанка под Егорлыкской, трижды принимавшее белогвардейцев. Посчитались — 5 тысяч осталось в ледяной степи. Тем не менее после этого «сверхледяного похода» донская конница как боевая сила фактически перестала существовать.
Главком с грустью признавался: «Наша конная масса, временами раза в два превосходящая противника (на главном тихорецком направлении), висела на фланге его и до некоторой степени стесняла его продвижение. Но пораженная тяжким душевным недугом, лишенная воли, дерзания, не верящая в свои силы, она избегала уже серьезного боя и слилась в конце концов с общей человеческой волной во образе вооруженных отрядов, безоружных толп и огромных таборов беженцев, стихийно стремившихся на запад».
Как раз в это время на левом фланге обороны генерал Деникин одерживал свои последние военные победы. Как всегда имея перед собой подавляющее численное преимущество красных — перед фронтом Добровольческого корпуса (7 тысяч штыков и сабель) правый берег Дона защищала битая 8-я армия (19,5 тысячи штыков и сабель), превосходившая белых почти втрое в живой силе и впятеро — по технике и артиллерии.
Пока Павлов в буране гонялся по голым степям за Буденным, «цветные» 7 февраля стремительным броском по льду через
Тухачевский резко развернул Конармию на север от Белой Глины на Егорлыкскую, где корпус Павлова отбросил 11-ю кав-дивизию и занял Средний Егорлык. Здесь же находились главные силы Деникина со всей его конницей (10–13 тысяч сабель при 3>5 тысячи корниловской пехоты), сюда же выходила почти вся конница Тухачевского (10,5 тысячи сабель и 3,7 тысячи штыков).
Именно под Егорлыкской 12–14 февраля разыгралось самое крупное за всю Гражданскую войну встречное конное сражение (одновременно бились до 25 тысяч всадников). В ночь накануне сражения бригада белых калмыков (боо шашек) ночью пробралась на хутор в 7 верстах от Егорлыкской, сняла караулы и без выстрела вырезала целую бригаду красных. На рассвете калмыки возвращались из набега, как орда Чингисхана: всадники с бубнами размахивали трофейными флагами, на бамбуковых пиках восторженно везли отрезанные головы. Пиками же толкали перед собой толпу раздетых пленных. Впереди на белом коне важно гарцевал лама. За ним, привязанный к лошади, трусил красный комбриг.
Само сражение под Егорлыкской было редким по упорству и накалу. Рубились — как в былинах: от рассвета до заката, перемежая рубку артиллерийской дуэлью и штыковыми атаками. В 15.00 повел свою 4-ю дивизию в атаку решивший отомстить землякам за ночную резню красный калмык Ока Городовиков. Ему в лицо брызнули шрапнелью сразу 5 белых батарей, снеся огненным шквалом конную лаву. На левом фланге началась стальная метель между казаками Павлова и 6-й дивизией Семена
Тимошенко, самого начдива пикой сбросили с коня, едва уцелел. На правом фланге Сводная дивизия генерала Барбовича при поддержке огня бронепоездов сбила кавдивизии Гая и Блинова. Перегруппировавшийся Городовиков опять пытается атаковать, но «залпы тысячи орудий вновь сливаются в один протяжный вой». К тому же ему во фланг бьет подошедший на рысях из Иловайского посада Кавказский корпус генерала Юзефовича.
Тимошенко не выдержал напора и побежал, но преследовавшие его павловцы сами попадают под губительный огонь конармейской артиллерии. В сумерках ожесточение боя лишь раскалилось, ибо дрались уже не за инициативу, а за теплые куреня, не желая повторять «подвиг» корпуса Павлова. Ночевали по соседству в станице Атаман-Егорлыкской, на разных окраинах.
Фактически последнее конное сражение мировой истории закончилось вничью, истощив и обескровив обе стороны. Однако, воспользовавшись уходом корниловцев от Батайска, перешли в наступление 8-я и 9-я армии. Деникину пришлось отдать приказ на отступление, которое медленно, но уверенно превращалось в Большой Бег.
Деморализованные казаки Сидорина даже не попытались зацепиться за последний донской естественный рубеж — речку Кагальник. Из-за этого начали откатываться из-под Ставрополя и Святого Креста терцы Эрдели и Бабиева.
У Деникина, переведшего Ставку из Тихорецкой в Екатеринодар, оставалась надежда на кубанцев, которые, по его мысли, должны были ударить «сполох», но те совершенно бросили сражаться и просто откатывались перед еле волочившими ноги по весенней грязи красными. Их политическое руководство искало путей сепаратного мира с большевиками.
3 марта главком сделал последнюю попытку переломить ситуацию (сколько раз это ему уже удавалось), телеграфировав командующим армиями: «Политическая и стратегическая обстановка требуют выигрыша времени и отстаивания поэтому занимаемых рубежей. В случае вынужденного отхода за Кубань линия рек Кубань — Лаба, в крайности Белая, является последним оплотом, за которым легко, возможно, и необходимо оказать упорнейшее сопротивление, могущее совершенно изменить в нашу пользу ход операции».
Но надломленные поражениями командующие уже слышать не хотели ни о каких «переломах», боевой дух едва держался в добровольцах Кутепова, остальные уже «упали сердцем». Донцы самочинно устроили военный совет и постановили снять неказака генерала Павлова, заменив его на казака генерала Секретева (не успел вступить в должность). Сидорин молча вынужден был признать их выбор. Фактически легализовав митинговщину в Белой Армии.