Депрессия
Шрифт:
Ближе к полуночи Шалиманов наконец вспомнил, зачем ему понадобилось в зоопарк. Он решительно встал с нагретого сиденья и неровными шагами пошел к вольерам. Иван Карлович бежал следом, пытаясь удержать Шалиманова, но с таким же примерно успехом он мог бы удерживать селевый поток или извержение вулкана. Шалиманов шел к хищникам, Иван Карлович сзади бренчал ключами и умолял вернуться в спасительный рай каптерки.
Возле клетки льва Шалиманов наконец-то остановился и начал пристально вглядываться меж прутьями. Льва было видно плохо – в лунном
Шалиманов попросил Ивана Карловича открыть клетку. Писатель поначалу возмутился, но Шалиманов очень убедительно объяснил ему, что с детских лет у него осталась только одна нереализованная мечта – посмотреть в глаза льву. Говорят, что нормальный человек не в состоянии выдержать львиного взгляда больше одной секунды. Шалиманов хотел проверить. Иван Карлович, подогретый водкой и неожиданно свалившимся приключением, был благодарен ночному гостю и хотел теперь отблагодарить его, как говорится, в свою очередь. Поэтому он быстро нашел в связке нужный ключ и отпер клетку.
Лев зевал, когда Шалиманов с пьяной грацией входил к нему в клетку.
Есть такой цветок – львиный зев, мама показывала этот цветок маленькому Шалиманову на берегу озера Тургояк, цветок был желтый, и его можно было открывать, как шкатулку.
Шалиманов хотел взять льва за гриву, чтобы получше увидеть глаза и выдержать взгляд, но льву не понравилась эта идея, и он откусил
Шалиманову голову.
У писателя-сторожа Ивана Карловича Граубе, за минуту до того, как он закричал истошно и жутко, мелькнула в голове идея рассказа, где львы пожирают людей, но Граубе почти сразу же вспомнил, что читал однажды нечто подобное.
Кажется, у Брэдбери.
2. Интересный мужчина
У Ларисы Борисовны депрессия. Началась одновременно с зимой. Прямо первого декабря депрессия взяла и свалилась на Ларису Борисовну стопудовым, львиным каким-то весом и теперь не желала уходить.
Мерзко смеялась, приговаривала гадости и вообще вела себя отвратительно. А Ларисе Борисовне ведь на работу надо было ходить, никто ее не спрашивал – хочется ей этого или нет, а про депрессию никто бы не понял. Вот Лариса Борисовна и ходила на работу каждый день, загнав предварительно депрессию поглубже под ребра.
Впрочем, когда работаешь с людьми, скрыть депрессию невозможно. Тем более Лариса Борисовна работала не просто с людьми, а со студентами.
Даже приходилось иногда на крик срываться, иначе с этими студентами прямо никак.
Студенты Ларису Борисовну не очень любили и за кадром называли обидным словом Грымза. Хорошо еще, что предмет, за который отвечала
Лариса Борисовна, был не профильным – литературная критика никогда не будет профильной на факультете журналистики.
Но это к делу не относится.
Рано утром первого декабря Лариса Борисовна окончательно расклеилась и вообще хотела остаться
Лариса Борисовна жила неподалеку от работы и в полном одиночестве, даже банальной кошки у нее не было. Студенты считали, что преподша по критике старая дева, но это было не совсем верно. Вернее, совсем неверно. Просто так сложилась жизнь, что замуж Ларисе Борисовне выйти не удалось ни в двадцать лет, ни в тридцать, ни в сорок. И поэтому она в свои нынешние сорок четыре года, жила одна и мучилась, конечно, потому что ничего хорошего в своей жизни не находила, особенно когда начиналась депрессия.
Так-то вроде бы все было неплохо – по крайней мере, никаких особенных причин для депрессии у Ларисы Борисовны не было. Зарплату выплатили без задержек, по первому каналу начался новый португальский сериал, где Ларисе Борисовне особенно нравился один мужчина – интересный негодяй с прошлым. Подруга Ларисы Борисовны пригласила ее в гости на новоселье, в общем, именно первого декабря не стоило бы так уж огорчаться из-за неудавшейся жизни.
Поэтому Лариса Борисовна провела все свои три пары на едином дыхании, пожирая странным взглядом юных и трепетных студенток.
Лариса Борисовна представляла себе, как студентки спят с интересными мужчинами, и поскольку у нее имелся небольшой (и незабываемый!) опыт в данной области, то мысли эти раздражали и возбуждали одновременно.
Ужас какой-то, что ей лезло в голову – даже не станем воспроизводить…
После занятий Лариса Борисовна пошла домой, чтобы переодеться к подругиному новоселью. Депрессия жужжала в уши, что не переодеваться бы надо, а повеситься – причем в срочном порядке. Лариса Борисовна смотрела на себя в зеркало и давилась от жалости к себе. Вся она была теперь какая-то серая – и волосы у нее серые, и глаза, и одежда, и мысли. Все по Чехову, только – наоборот.
На стене висела фотография юной Ларисы, которую тогда еще никто не звал Борисовной: симпатичная девушка хохотала всеми зубами и слыхом не слыхивала ни про какие депрессии!
Взрослая Лариса Борисовна тяжело вздохнула и залезла в свое старенькое – и опять-таки серое – пальто.
Новоселье тем временем уже началось: подруга Ларисы Борисовны вместе со своим мужем уставила стол салатами и мясными нарезками, и гости давно забыли про напряжение первых минут при помощи бесцветного напитка, интеллигентно разлитого по графинам.
Рядом с Ларисой Борисовной сидела совсем уже старая старушка: она ловко накидала Ларисе Борисовне полную тарелку закусок и потом неожиданно бодро сказала, давай-ка, деточка, выпьем с тобой за любовь! Так мы ж на новоселье, удивилась было Лариса Борисовна, но старушка хитро искрилась улыбкой: не-ет, какое там, к черту, новоселье, хибарка жалкая, глядеть не на что. А вот за любовь-то выпить надо, обязательно надо! Жаль, деточка, что я стара для любви.
Да ведь и я уже давно не деточка, горько усмехнулась Лариса