Дердейн. Трилогия
Шрифт:
Саджарано включил передатчик, произнес требуемые фразы бесцветным размеренным тоном и поднял голову: «Что еще от меня требуется?»
Этцвейн встал посреди комнаты, глядя на Джурджину Ксиаллинен, на Человека Без Лица. Он хорошо понимал, что оба обманут его, как только подвернется случай. Мертвые, они не создавали бы никакой угрозы. Глаза Джурджины широко открылись — она угадала ход его мыслей. Да, так было бы лучше всего. Все же, если он убьет Человека Без Лица, кто будет править Шантом? Кто организует военный аппарат, необходимый для достижения цели? Человек Без Лица должен жить. В таком случае не имело смысла убивать и Джурджину Ксиаллинен.
Пленники напряженно ждали —
Он расстегнул петлю на шее Саджарано: «Предупреждаю: если меня убьют, мои сообщники все равно оторвут вам головы!»
Без церемоний, даже с какой-то недостойной торопливостью пленники привели себя в порядок и вышли из коттеджа. Обернувшись в проеме живой изгороди, Джурджина бросила долгий взгляд на стоявшего у входа Этцвейна. В сумерках Этцвейн различал только смутные очертания ее лица, но что-то неприятно подсказало ему — Ифнесс Иллинет поступил бы иначе, руководствуясь другими соображениями. В какой-то критический момент он, Гастель Этцвейн, выбрал неправильный путь, ведущий в неизвестность.
Этцвейн сложил в одну из сумок Ифнесса инструменты и оружие — их опасно было оставлять в коттедже — и ушел.
В «Закоренелом язычнике» он плотно поужинал, заказывая самые лучшие блюда и внутренне насмехаясь над преследовавшими его уколами инстинктивной скупости. Забот было достаточно, но о деньгах беспокоиться больше не приходилось.
Прогулявшись по набережной к «Фонтенею», он нашел в таверне Фролитца и его бродячих оркестрантов, бодро орошавших глотки пивом. Фролитц встретил Этцвейна гневными упреками, но с явным облегчением: «Где ты пропадал? Какими безобразиями занимаешься? Нас допрашивали дискриминаторы! Сказали, что ты похитил и изнасиловал какую-то эстетку».
«Чепуха! — отмахнулся Этцвейн. — Глупое недоразумение. Я об этом и говорить не хочу».
«Не желаешь нас просветить? Это можно понять, — подмигнул Фролитц. — Что ж, делу время, потехе час. За дело! У меня болячка на губе. Я сегодня играю на хитане — Этцвейн возьмет древорог. Начнем с чего-нибудь попроще. Помните пьесу «Птицы в прибое»? Она имела большой успех на Утреннем берегу».
Книга 2. Бравая вольница.
Глава 1
Высоко на мансарде гостиницы «Фонтеней» Этцвейн вертелся с боку на бок — сегодня он плохо спал. В конце концов пришлось встать и подойти к окну. Звезды уже бледнели в фиолетовом зареве рассвета. Кое-где на далеких склонах Ушкаделя искрились редкие зеленые уличные фонари, в дворцах эстетов было темно.
«В одном из темных дворцов, — думал Этцвейн, — Человеку Без Лица тоже не спится».
Отвернувшись, он направился к рукомойнику. Перед ним явился призрак — незнакомый в рассветных сумерках, порожденный тенями в закопченном стекле зеркала. Этцвейн присмотрелся. Фантастическое, даже пугающее видение вполне могло отражать его истинную натуру — сардонически кривящийся рот, впалые щеки, свинцовый налет на землистой коже, глаза: черные провалы с тусклыми блестками в глубине. Вот он, во всей красе, Гастель Этцвейн — сначала чистый отрок в храме хилитов, потом нищий оркестрант «Розово-черно-лазурно-глубокозеленой банды», а ныне — обладатель чудовищной власти! Этцвейн назидательно обратился к призраку: «Сегодня произойдут знаменательные события — сегодня
Этцвейн оделся, спустился по лестнице и вышел на улицу. У ларька на набережной он закусил жареной рыбой с хлебом, размышляя о перспективах предстоящего дня.
В принципе задача была предельно проста. Следовало явиться во дворец Сершанов и заставить Саджарано — Аноме, верховного правителя Шанта — выполнить определенные требования. При первых признаках неповиновения Этцвейну достаточно было нажать кнопку, чтобы оторвать Саджарано голову — ибо теперь Саджарано носил ошейник, тогда как Этцвейн ошейника не носил. Желаемый результат достигался грубым принуждением — если Саджарано не догадается, что Этцвейн действует в одиночку, без друзей и сообщников, в каковом случае положение Этцвейна становилось опасным.
После завтрака Этцвейна ничто не задерживало. Он отправился вверх по проспекту Галиаса. «Саджарано, — думал Этцвейн, — отчаянно пытается найти выход из невыносимой ситуации. Что, например, я мог бы сделать на его месте? Бежать?» Этцвейн сразу остановился. Об этой возможности он не подумал. Из поясной сумки он вынул кодирующий передатчик, в свое время служивший Человеку Без Лица основным средством наказания преступников, и набрал цветовой код ошейника Саджарано. Теперь достаточно было прикоснуться к желтой кнопке, чтобы голова правителя слетела с плеч. Этцвейн нажал красную кнопку поиска. Передатчик тихо загудел — громкость звука изменялась в зависимости от направления. Громче всего металлическая коробка гудела, когда Этцвейн направлял ее в сторону дворца Сершанов. Опустив голову, Этцвейн пошел дальше. Саджарано не сбежал. Следовательно, он мог устроить западню.
Проспект Галиаса выходил на Мармионскую площадь, где фонтан расплескивал молочно-белые воды по изваяниям из лилового стекла. Напротив поднимались к террасам Ушкаделя ступени каскада Коронахе, сооруженного царем Каспаром Пандамоном. Добравшись до Среднего яруса, Этцвейн повернул на восток по дороге, огибавшей склоны крутых холмов. Над ним высился призматический дворец Ксиаллинен — здесь жила Джурджина, «благотворительница» Человека Без Лица. Многим тайнам Этцвейн не мог найти объяснения, и среди них одна смущала его явным противоречием: почему скрытный Саджарано назначил исполнительницей приговоров и шпионкой соблазнительную красавицу, привлекавшую всеобщее внимание?
По мнению Этцвейна, загадка могла объясняться просто. Аноме, как любой другой мужчина, мог испытывать муки любви. Возможно, Джурджина Ксиаллинен холодно отнеслась к ухаживаниям Саджарано, не отличавшегося ни атлетическими достоинствами, ни отвагой, ни впечатляющими достижениями. Скорее всего, она сама недоумевала: почему Человек Без Лица приказал ей служить и, вдобавок, запретил иметь любовников? Анонимный правитель рассчитывал рано или поздно поручить Джурджине дело, требовавшее проявления благосклонности к Саджарано Сершану — такова, по крайней мере, была гипотеза Этцвейна.
Он приблизился ко дворцу Сершанов — не роскошнее и не беднее прочих обителей ушкадельских аристократов. Задержавшись, Этцвейн еще раз подверг тщательному анализу известные обстоятельства. Следующие полчаса определят будущее Шанта. Каждая минута теперь имела больше значения, чем все скоротечные дни обычной человеческой жизни. Подняв голову, Этцвейн смотрел на фасад Сершанского дворца. Хрустальные колонны, прозрачнее и светлее воздуха, радужно расщепляли лучи трех солнц, фиолетовые и зеленые стеклянные купола защищали от дождя и ветра просторные залы, где жили, праздновали и умирали шестьдесят поколений Сершанов.