Дерево в окне
Шрифт:
Центр книги, самая ее сердцевина, отдана размышлениям о судьбе родного города, и вообще – Отчизны и соотечественников, и эти страницы по-настоящему трагичны. Оттого Ирина кажется поэтом больше мужского склада, и только щемящее чувство сопричастности, рождающейся от прочтения, говорит о женственности (да и то – скорее о материнстве).
Тем не менее интимное любовное чувство в этих стихах тоже есть. И на фоне любви иной – общечеловеческой, заповедной – оно звучит особенно горько: «Где вместе быть им не дано, / двуросшим, сросшимся в одно».
Эта тема – завуалирована, скрыта как будто даже автором от самого себя, и, возможно, именно поэтому одним из самых важных, ключевых образов является образ снега. Все скрывающий, покрывающий забвением, слепящим светом…
Более семидесяти раз упоминается в книге снег
Еще один важный образ, на котором держится один из циклов, – образ шара, что снова наталкивает на размышление о диалоге творца с Творцом. Шар – это и Земля со своими физическими законами притяжения, и тот же снег, и что-то более метафизическое, неопределяемое – поэтическая сфера. Я являюсь приверженцем фантазийной теории о том, что Земля окружена некой поэтической прослойкой, своего рода «лито-сферой» (от слова «литература», а не – «камень»), в которой заведомо существуют все произведения, вне зависимости от факта их воплощения. В свете этой теории, задача автора – некая проявка невидимого стихотворения, придание ему идеальной формы. Поэт в этом случае лишь посредник, и совершенное стихотворение – результат совершенной оптики. Ирина Листвина – носитель уникального поэтического окуляра, и благодаря этому мы видим преобразованный Земной шар: сотканный из хрящей подсолнух, «глаз врана вещий, смольно-пламенный и голубиный», ручное солнце «в оранжево-белом облаке солн-шар – печёное яблоко»… А еще:
Дети, и цветы, и звери(или проще – рай).К упомянутой метафоре «солн-шар» есть авторская сноска, и, хотя мне кажется, что она не нужна, в этой книге сноски – часть общей метафизики. Здесь сноски продолжают авторскую мысль, развивают ее и становятся практически частью стихотворения. Так происходит в стихотворении «Взгляд в прошлое из сейчас», где строка «три снега – чёрный, пепельный и белый» (опять снег, новые ледяные градации!) объясняется так: «Первый снег бел, но в городе быстро чернеет. Пепельный снег – последний». Это емко, точно и поэтично, а скромная обособленность только подчеркивает глубину метафор.
Кроме того, обилие сносок в этих текстах имеет оттенок все того же милосердия, снисхождения к людям. А вдруг не поймут? А если не знают?.. Сноски Ирины носят почти извинительный характер, потому что стихи ее умны и тонки, а смутить читателя мыслью о невежественности она почти боится. Все от той же любви к ближнему. Любящему неважно, насколько умен его адресат, гораздо важнее, чтобы он его верно понял. Потому что «стихи неведомы, но зримы». И таким образом возникает почти парадоксальная ситуация: это интеллектуальные стихи «для всех». Для всех, кто готов брать, разумеется.
Метафизичность лирики «Дерева в окне» рождает мир неоднозначный, словно качающийся в зыбком мареве, и от того – простой и смелый. Потому что «дана полуявь, и не надо бояться / самых немыслимых неудач». Потому что в этой изначальной зыбкости нет и чего-то определенно – предельно – страшного.
Однозначно только то, что стихи эти пронизаны проблесками гениальности, которые могут и не относиться непосредственно к самому автору, но витают возле, проникая в строки его стихов, а Ирина Листвина – настоящий большой поэт, о котором – я уверена – еще заговорят.
Главное, чтобы поэт успел услышать этот разговор – пока снег на ветвях его
Из сборника «Привал в облаках», из первой части «Шансон Дым» (1971–1979)
Конец осени
Апрель
I
II