Шрифт:
Об авторе
Листвина Ирина Исааковна родилась 23.04.1944 г. (в эвакуации), но жила в Ленинграде. Окончив ЛИТМО и 4 курса филфака ЛГУ, работала техническим переводчиком в одном из ЛНПО. В 1996 году увезла отца лечиться в Израиль и осталась с семьёй в Хайфе, в 2011 году вернулась в Петербург, с 2017 года живёт то в нём, то в Хайфе.
В 2016–2019 годах в издательстве «Геликон+» (СПб.) вышли её книги: избранное «Прогулки вдоль линии горизонта» и проза в двух частях «Гербарии, открытки…». В 2020 году в издательстве «Нестор-История» (СПб.) вышел сборник стихов «Предвестья».
Стихи
Продолжает работу над стихами и над сборником статей для издательства «Нестор-История» (СПб.).
Три снега одного Дерева
Каждый раз, раскрывая новую книгу, я испытываю двойственное чувство скепсиса и затаенной надежды. Что сообщит мне незнакомое имя? Обретет ли собственные черты, одарит ли чувством, обогатит мысль?
«Дерево в окне» – тот редкий, драгоценный случай, когда надежда оказалась не просто оправданна, но – словно кормима с руки. Потому что чувства в ней замешены на мысли, собственные черты продолжают и отражают общечеловеческие, – и в этот калейдоскоп падаешь, кружась и вращаясь, сразу и навсегда.
Дождь, снегопад и зелёный побег,Вьющийся, вечно витающий снег …Господи Сил и Боже Любви,С чем мы смесили слоги Твои?..Да, пожалуй, главное, что есть в стихах Ирины Листвиной, – этот бесконечный диалог творца с Творцом, дерзновенность взаимопроникновения. Дерзновение, которое зиждется на смирении, а потому имеет право на прямое говорение. Такая лирика – о «самом главном – домостроительстве душ», как сама Ирина говорит в письме-предисловии к малой поэме «Ночной дозор». Это размышления поиска духовного пути, сомнений и откровений.
Ужель вся боль – да, кровь, да, плоть! —суть только плоть и кровь?Неудивительно, что в лирическом полотне возникают отсылки, эпиграфы и целые посвящения Елене Шварц, которая действительно поэту «однокоренна», а значит – одноязыка. Это мы можем видеть в стихотворении «Eternel» («Вечное»): «Во мне наколов по канве / твоё настоящее имя, / Господь его скроет в траве». Елена Шварц – поэт, на мой взгляд, более жгучий, более горячий, но Ирина работает в том же спектре метафизической лирики. Точно так же Ирина продолжает линию религиозной поэзии, но более тонко и «смирно»: «…Зря я плачу… / Я больше ничего не значу, / взглянуть не смея на Тебя».
Поэтический багаж автора вообще весьма обширен, а местами нам дается понять, что не чужды поэту и переводы. В книге мелькает ряд знакомых лиц и фигур, и отдельные циклы посвящены даже целым поэтическим сообществам (например, ленинградским авангардистам). И это всегда интересно, ярко и точно:
Блок в снежной маске встал без сил,и пламень, голубь шестиклинный,звездой клубящейся проплылнад колыбелью Коломбины.Естественно, что поэт с таким богатым опытом чтения начинает порождать и собственные языковые формы, порой словно продолжая традицию Велемира Хлебникова: «Таллин, снег, мелькнул там и некто Царт», «Я – Обломов, обмолвка, обломок», «библио-стерео-шар». Заметим, как часто в таких фрагментах мелькают «закладки» из прочтенного: «Ели в снегу, Бунина том / светит окно. / Я в невермор вспомню ль о том, / что не дано?»
Порой увлеченность игрой выдает парадоксы, граничащие с детской лирикой: «Больше солнца и без меры / вас любил-люблю. / Жаль, что я уж жёлто-серый / и почти верблюд». Так же смело автор обращается и с формой. Стихи часто ершисты и внезапно обрывочны (что при этом не идет в ущерб логичности и органичности).
И вдруг на фоне этого карнавала, этого праздника лингвистических игр возникает кристальное (и мы понимаем, что иные формы – скорее баловство):
Жизнь стянута в вазу с черёмухой белой,и лёд во стеклянном хмелю.Я в пост не говела, а после болела.И я «никого не люблю».Фраза последней строки взята в кавычки неспроста. Лирика Ирины Листвиной пронизана любовью, но – в более широком смысле. Потому что этой поэзии свойственна человечность. Религиозность текстов Ирины – не напускная, в ее настоящести сквозит истинное милосердие. И потому лирика органично перетекает в эпику, смешивается с ней – и возвращается обратно. Многим современным поэтам не хватает именного этого свойства – широкого надличностного взгляда, позволяющего внятно и верно писать современность. Ирине это удается, и она не боится осмысления истории:
Ты напоследок детски-слепозапомнишь: флаги, сумрак, лёд…Армада под открытым небомсквозь время медленно плывёт.Прост и понятен человеческий быт в оптике Ирины Листвиной, и оттого он особенно болезненно воспринимается: «очки и кожу надевай, / сапожки не забудь, / и тучки лёгкий капюшон, / и горе-зонт раскрой»… «Узор сетчатки, контуры цветка – / в обоях ли, в извёстке с потолка, / в вещах, разбросанных, как части тела…»
А порой этот быт становится частью исторического контекста. Местами он облекается в форму познавательных прозаических фрагментов, где, например, продавцов 90-х не отпускают от прилавков до закрытия метро, а непонятно откуда берущиеся тараканы «питаются внутренней проводкой и старыми «бытовыми приборами». И тогда возникают громады фантасмагорий, которые, кажется, выражают общие полуголодные галлюцинации: «В окне проходит мимо Некто странное, / как Таракан с моноклем, в нью-манто».
Прозаических фрагментов в книге вообще довольно много, разного характера и толка. Это и письма, и пейзажные зарисовки, и исторические справки, и все они по-своему любопытны. А есть среди них и городские этюды, посвященные Петербургу, родному городу поэта, выписанные с особым трепетом: «Они были как бы вырезаны ножницами из почти незаселённых снежных пространств и наскоро, наспех прилеплены к городу в виде пустырей».