Деревянная пастушка
Шрифт:
Издали Огастин с Энтони увидели уже спешившуюся Мэри. Она предусмотрительно дала груму подержать лошадь до последней минуты, когда спустят собак, и сейчас болтала с маленьким фермером, сидевшим верхом на коне, на котором впору было бы сидеть Гаргантюа и который в обычное время, наверное, таскал плуг…
Вдруг Огастин издал радостный вопль и ринулся сквозь толпу к дому. Энтони поспешил за ним, но в какой-то момент все же потерял его из виду, наскочив на весьма раздраженное существо возраста Полли, сидевшее на шетландском пони, таком низкорослом, что Энтони чуть не перелетел через них и лишь любезно приподнял шляпу в знак извинения, услышав: «У, черт, не видишь, что ли, куда лезешь!» Немного погодя
Дело в том, что Огастин был не единственным блудным сыном, вернувшимся в Дорсет. Архидьякон Дибден стал ректором тоттерсдаунской семинарии, и сейчас Огастин столкнулся с Джереми, только что приехавшим домой после четырех месяцев, проведенных в России и Центральной Европе. Это было его «последнее прости» свободе, ибо чиновничьи обязанности ждали нашего философа, которого, несмотря на отсутствие опыта, назначили старшим помощником… «Считайте меня послушником, — заявил он окружающим как раз перед тем, как Огастин подошел к ним. — Ведь английское чиновничество — самый замкнутый орден, занимающийся самосозерцанием!»
Рядом стоял Людовик Коркос, сын хозяина здешних мест и один из ближайших друзей Джереми, а также совершенно ослепительная молодая леди. Она всецело завладела вниманием Огастина, а Энтони раскрыл от удивления рот, услышав, как Джереми назвал ее «тетушка», ибо даме было не более тридцати лет.
Когда собак наконец спустили, добрая половина народа разошлась. Кое-кто попытался двинуться следом за всадниками — вот только неизвестно было, куда идти, ибо охота тотчас исчезла в тумане и, когда звучал рог или лаяла собака, трудно было понять, откуда доносится звук — спереди или сзади. Пешие по двое — по трое медленно петляли по жирной вспаханной земле, раскинувшейся на добрых двадцать акров, пока не достигли изгороди, однако за ней снова оказалась пашня — еще акров тридцать, и тут уж они остановились.
Глядя на то, как последние из этих бедняг исчезают в тумане, Джереми пробормотал:
— La nostalgic de la boue… [32] Странное дело: англичане так любят месить грязь, а влечению этому есть имя только по-французски.
— Наверняка у Фрейда можно найти что-то на этот счет, — заметил Людовик.
— Конечно! — воскликнула тетушка Джереми.
«Значит, его дед был дважды женат», — подумал, глядя на нее, Огастин.
<32
тоска по грязи (франц.)
Обедать было еще рано, и Людовик повел их в свою «конуру». Он закрыл окно из цветного стекла, сбросил с дивана турецкую кривую саблю, чтобы им было где сесть, и открыл дубовый, отделанный липой бар.
— Кровь и грязь — вот две богини, которым поклоняется английский спортсмен, его небесные Близнецы, — размышлял вслух Джереми. — Чего же тут удивительного, что под их эгидой он выиграл войну! — Он помолчал, помогая здоровой рукой парализованным пальцам больной руки обхватить ножку бокала, и добавил: — Хорошо еще, что есть спорт, например парусный или альпинизм, где рискуешь только собственной жизнью.
— И все-таки люди погибают и на охоте, — заметил Огастин.
— Впрямую лиса, например, еще никого не убивала, а жаль.
— Ну, а кабан? — возразил Людовик. — Если во время охоты на кабана споткнешься и упадешь, самец непременно вспорет тебе живот.
— Фу! —
— Охотник идет лишь с рогатиной, а кабан летит на тебя, выставив клыки, и ты изо всех сил всаживаешь в него рогатину.
— Людо! — воскликнул Джереми. — Да ты же настоящий дикарь! Ты еще, может, скажешь, что получал от этого удовольствие?
Энтони весь кипел от возмущения. Правда, он уже несколько привык к грубоватому остроумию Огастина, но этот Джереми с его висящей от полиомиелита как плеть рукой… Оба такое несут, что можно подумать, этот иудей — единственный здесь белый!
А тем временем перед мысленным взором Людовика оживали картины пьянящей скачки по сумрачным марокканским пробковым лесам, когда он давал волю лошади и она летела как стрела — через камни, через залитые солнцем заросли карликовых пальм, когда он мчался, ничего не видя вокруг, кроме ускользающей добычи, мчался во весь опор, тогда как охотник на лисицу не рискнет ехать на лошади и шагом. Случается, кабаны убивают даже львов. И он усмехнулся про себя, глядя на свои ухоженные руки и вспоминая о том, как эти самые руки держали почти полутораметровую рогатину, а танжерский кабан стоял в каком-нибудь метре от него, прижавшись спиной к скале… В эту минуту какое-то шестое чувство заставило Людовика подняться и подойти к окну. И он внутренне напрягся как струна при виде того, что предстало его взору там, внизу: на посыпанной гравием площадке стояла, плотно сгрудившись, непонятная кучка людей, которые вдруг из янтарно-желтых стали красными, когда он взглянул через другое стекло… Он повернулся к своим гостям:
— Прошу извинить меня на минуту: кажется, я нужен отцу. Сейчас вернусь. А вы пока наполните бокалы.
И выбежал из комнаты.
«Наполните бокалы…»
Бедуины говорят, что душа человеческая может передвигаться лишь со скоростью верблюда; если человек передвигается быстрее, он должен остановиться и подождать, чтобы душа догнала его. А Джереми слишком быстро вернулся домой — поездом — и оставил душу далеко позади, там, где Дунай поет свои песни у вышеградских порогов. Углядев в баре бутылку со сливянкой, он налил себе порцию, достойную мужчины, затем налил Огастину.
Огастин не возражал, весь уйдя в себя и в воспоминания о том, как полицейские гнались за ним на «дюзенберге» и как Сэди пустила с плотины «Биркэт», — кто говорит, что лисица не получает удовольствия от охоты, хотя бы в воспоминаниях?
Глаза Энтони, уже соскучившегося по дому, тщетно искали среди бутылок «бурбон»…
Джоан же смотрела только на Огастина. Он был так похож на своего кузена Генри, убитого на войне всего через пять дней после того, как они тайно обручились.
21
Тем временем в Мелтоне Гилберт, оставшись на целый день один, был искренне рад этой возможности как следует все обдумать. Правда, сначала следовало ответить на несколько нудных писем, а потом он вспомнил, что должен заботиться о фигуре, и нехотя отправился в бывший мавзолей, который он превратил в зал для игры в мяч. Он переоделся в шорты и минут 20 будил сумеречное эхо, гоняя мяч. Затем он принял душ (хвала господу, вода хоть была горячая!).
То, что Асквит потерял свое место в парламенте, размышлял Гилберт, направляясь к дому, очень осложнило дело. Взять хотя бы выборы председателя партии… Когда кое-кто попытался предложить Коллинза (нового главу парламентской фракции), этот Маленький Валлийский Козел поднял такой шум, что все проголосовали за него (сам-то Гилберт воздержался: он не доверял Ллойд Джорджу, но, когда пытаешься взнуздать звезду, можно совершить роковую ошибку и взнуздать совсем не ту).