Деревянное царство (с рисунками О. Биантовской)
Шрифт:
— Так ведь это фашисты были!
— Фашисты, — согласился Антипа. — В чёрных мундирах все. Между собой, как собаки — гам-гам-гам… Я к деревне-то вышел, да опоздал. Там уж и дым развеялся. — Антипа говорил словно сам с собой. — Нагнал я их. «Не в ту сторону, — говорю, — идёте. Давайте я вас через болото проведу, на ту, значит, сторону». Обрадовались. «Гут!» — говорят. Ну, я им «гут» и устроил. — Антипа улыбнулся, глядя в огонь, но от этой улыбки Петьке стало не по себе. — Один офицерик мне напоследок и сделал моточку.
— А сколько их было?
— Все тута,
— Антипа Андреич! — сказал он. — Приезжайте к нам в город! В гости.
Старик растёр грудь холщовым длинным рушником.
— Нельзя мне! — сказал он и погладил Петьку по голове. — Нельзя мне. Какой же я хозяин, если я хозяйство брошу. Мне моё болото нельзя бросать. А то его начисто разорят. Здесь дичь непуганая, её моментом всю перебьют. Людишки — они жалости не знают. Хорошо, сейчас волки появились, так народ аккуратнее стал ходить — опасается. Вот его, народ-то, так и надо — страхом держать.
Не понравились Петьке эти слова. Но возражать он не стал, да и не знал, что возразить.
После бани они долго пили чай. И Катя тоже поднялась и сидела с ними за столом. Помогло Антипово лекарство. А ещё больше помогла еда и уверенность, что теперь они выйдут отсюда.
— Ну ладно! — сказал после чая Петька. — Пойду в читальню опись составлять.
— Какую опись?
— Книги перепишу, какие тут есть, для музея…
Антипа вдруг нахмурился.
— Зачем это? Глумиться! Мало тут коробейников этих ходит, у бабок прялки выманивают! А книги не прялки — это мысль человеческая! Я тебе ни одной книги стронуть не дам.
— Так ведь они пропадут тут! — пытался возразить Петька.
— Двести лет лежали и ещё столько же пролежат… Пусть лучше пропадут, чем шаромыжникам каким-нибудь достанутся. — Антипа взял мальчишку за плечи. — Всё, что видел тут, забудь! Никому рассказывать не смей! Да тебе никто и не поверит. Скажу, что, мол, замерзали ребята, а я вас в Гончаровке отыскал. Где эта Гончаровка, ведь тебе тоже неведомо! Есть такая — три дома пустых. А тропу к болоту только я знаю! Ни тебе, ни кому другому не найти!
Глава семнадцатая
ВОН ИЗ НАШЕЙ ДЕРЕВНИ!
Антипа Пророков был прав. Как ни старался Петька запомнить дорогу — не запомнил. Уж больно много было поворотов. Порой охотник останавливался и начинал считать шаги.
— Пятнадцать вправо, семь прямо, двенадцать направо… — шептал Петька, но запомнить этого не мог.
В серых сумерках, в снегопаде всё болото было ровным, белым и одинаковым. По каким приметам вёл его Пророков, Петька понять не мог.
Встретили их как выходцев с того света. Бабушка готова была задушить Петьку, обнимая, дед прослезился и уговорил старушку устроить ему особливое угощение. А вот Катя расхворалась всерьёз. И Орлик на болоте простудился и так страшно кашлял и хрипел, что было в горнице слышно.
Все — и милиционер из района, и отец Катин — поверили, что ребята ночевали в Гончаровке. Хотел Петька сказать, что это неправда, но глянул на сутулую спину Антипы и почему-то не сказал. «Выйдет, я говорю правду, а этот старый, несчастный человек — врун?» — решил Столбов. Он-то знал, каково быть вруном.
На следующий день он проснулся, как всегда, от беготни Лазера, от вздохов бабушки, от визжания дедовского станка. И всё это показалось ему удивительно родным и необходимым. Петька удивился, как это он жил раньше без бабушки и дедушки, без деревни.
— Дедунь, — попросил он сразу же, как явился после завтрака в мастерскую, — а дай мне резать попробовать…
Дед засуетился, вытирая рукавом резец, разгребая ногами стружки:
— Ну-ко, ну-ко…
Петька взялся за дрожащую сталь. Дед обнял его и положил свои крепкие узловатые руки поверх Петькиных.
— Давай, милай, полегонечку… Аккуратно веди от плеча. Помаленечку. Ровненько, ровненько. Веди-веди…
Петька припомнил, как в первом классе, когда мама учила с ним уроки, она вот так же приговаривала: «Веди, веди, веди…» И он взмок от усердия. Несколько первых заготовок он запорол. Резец вдруг вырывался из рук — и получалась такая зазубрина, что всё шло насмарку. А один раз Петька чуть себе глаз не выбил.
— Отдохни, отдохни, — сказал дед, усаживая запыхавшегося Петьку. — Ничего! Не враз Москва строилась, научисси…
И ловко и спокойно стал исправлять те огрехи, что наковырял мальчишка.
— Дело-то нехитрое, — приговаривал старик, — а сноровки требует. Надо помаленечку, не торопясь; веди резец, как песню…
Петька залюбовался им. Щуплый, с остренькими плечишками и тонкой морщинистой шеей, дед был удивительно ловким. Резец, такой непослушный в руках Петьки, был совершенно покорен деду. Дед вырезал посуду, словно лепил её, отсекая всё ненужное.
— Дедунь! — сказал он восторженно. — А ведь ты художник!
— Эва! — засмеялся старичок. — Хватил! Художник! Я и расписывать-то не умею как надлежит, а резать да точить — это ума не надо.
— Это талант надо! А рецепт, как краски делать, я тебе достану!
— Ну-ну-ну. Достань! Вот все химии-физики изучишь и достань!
— Тут химии да физики мало, — сказал Петька задумчиво. — Тут надо историю знать! Человеком надо быть…
— Это точно! А мне бы топором способнее. Нам хоть избу скласть, хоть часы починить, только в часах топором не развернёсси… — Старик сказал старинную прибаутку.
Столбов вспомнил обветшавшие избы скита, провалившуюся стену. «Вот бы кого на реставрацию поставить…»
— Мир дому сему! — Он даже вздрогнул от этого знакомого приветствия. На пороге стоял Антипа.
— Антипушка, гостенька дорогой, — захлопотал дед Клава. — Милай ты мой, не забыл, вспомнил, сейчас мы тя к столу…
— Не сепети, Клавдий! Я к тебе за делом. Малого твово хочу взять. Работа есть.
— Кака-така?
— Он у тебя на лыжах знатно бегает. Вот ему дело и есть — осины со мной для лосей валить… Согласный? Лесничество оплатит.