Деревянные облака
Шрифт:
– Вчера тебя искала Валентина. Два раза на связь выходила. В городе не застала.
– Ага-а, – протянул я, садясь рядом. – Ну, как она там?
– Ты меня спрашиваешь? – кротко удивился отец.
– Э-э… – замялся я, – давно не видел, все дела…
Отец нагнулся, подобрал с земли щепку, повертел в руке. Я смотрел на его не очень гладко выбритый подбородок, сетку морщин у глаз и седые виски. В каждый приезд я приглядываюсь к нему.
Стареет отец. Если раньше месяц или год для меня пролетали незамеченными, то сейчас начал замечать движение времени.
– Вы бы решили, как дальше жить будете, –
Я пожал плечами, что было не очень тактично.
Много я мог ему сказать, но не хотел. Не получилось у нас с Валентиной и не получится уже теперь. После визита Прокеша на Марс я проработал там еще два года. Характер Валентины менялся, все реже и реже я видел ее веселой, она болезненно воспринимала любое замечание в свой адрес. Ссор и скандалов не было, она наглухо замыкалась. Общение сводилось к односложным ответам.
Но первый большой разговор у нас состоялся только через год после отлета Прокеша.
К этому времени монтажников снова вернули на стройку. А на меня вдруг навалилась усталость. Она сидела во мне и лениво шевелила пальчиками. Ничего не хотелось делать. Ходил на работу, ел, спал.
Словно из бумаги вырезанный, плоский, скучный, к стеклу приплюснутый. Сказал об этом как-то Валентине, а в ответ услышал, что все мы усталые. Потом добавила, что «все вы запутались» и теперь «тупо перевариваете пищу». И что давно она не видела в людях энтузиазма, все спокойные и рассудительные до отвращения, словно релаксатор промыл нам мозги. На это я спокойно и рассудительно возразил, что специалистам энтузиазм противопоказан. Кроме, разумеется, мотиваторов, этих профессиональных энтузиастов. Неспециалисту энтузиазм уместен в личных делах, а то, скажем, придешь ты ко мне на площадку и с ходу поведешь десятка два манипуляторов на третьем ярусе – метрах в двухстах от поверхности. Или я ввалюсь к тебе на урок, отодвину в сторону и начну излагать ученикам свои соображения о всяких там скифах. Валентина за скифов обиделась – еще одна причина для долгого молчания.
Стал чаще выходить на связь Прокеш. После моих излияний он сказал, что и ему иногда хочется бросить все и тупо валяться на траве, попивая в меру охлажденное пивко. Вполне меня понимает, добавил он, у него бывали творческие ступоры, тогда спасала перемена обстановки. Однажды с сыном махнул в Калахари… Он тогда замолк, а я удивился. Я не знал, что у него есть сын. «Был», – тихо ответил он и свернул разговор на другую тему.
Время шло, и я постепенно созревал для возвращения. Сертификат освоенца я давно отработал, и на счету у меня было столько, что и пятерым за сто лет не проесть. Многие знакомые разъехались. На их места рвались сотни добровольцев. Жена, узнав, что на наши места выстроилась очередь, рассказала мне древнюю историю о каких-то вербовщиках, но я не понял, к чему это.
Как-то Миша Танеев предложил мне встряхнуться. И мы устроили небольшой вояж на свободной машине до Гранитного массива. С канистрой слабенького местного пива.
Темно-серые скалы чем-то напомнили мне столбчатые базальты. Скальная гряда заворачивала к пустоши Веллера. Отсюда были видны темные проемы в сером камне – входные шлюзы. Там, глубоко внизу, неутомимо трудятся батареи калифорниевых накопителей. Раз в неделю приходят топливные платформы и развозят груз по реакторам и стартовым площадкам.
Разговор с Мишей был долгим. У него что-то не ладилось с сыном, да и в бригаде возникли трения. Я заговорил о возвращении. Он не удивился. Покивал головой, хмыкнул раз, хмыкнул два, спросил, что думает по этому поводу Валентина. Тогда уже хмыкнул я. На мой осторожный вопрос, собирается ли он когда-либо вернуться на Зеленую, Миша хлопнул могучей рукой по колену и засмеялся: «Да никогда!»
А потом добавил: «Здесь я человек!»
Валентина отказалась наотрез. И мне, сказала она, следовало бы остаться на Красной.
Так что теперь она там, а я нет.
На веранду вышла бабушка, приложила ладонь к глазам. Увидела меня и позвала к терминалу. «Валентина!» – екнуло под сердцем. Но у терминала я разочарованно вздохнул – меня вызывал Прокеш. У него было осунувшееся лицо, усталое.
– Ты не можешь вылететь в Кедровск? – спросил он вместо приветствия.
– Вот так сразу и вылететь? – буркнул я и тут же сообразил, что Кедровск – это Институт фундаментальных исследований, а Институт – это Коробов. – Что-то стряслось?
– Стряслось, – кивнул Прокеш. – Ты нужен здесь и сейчас.
– Хорошо. Через полчаса.
Изображение дернулось и пропало. Дом плавно качнуло, где-то тонко зазвенело стекло.
Землетрясение балла на четыре. Раз в год да тряхнет. Изображение снова появилось.
– У нас тут небольшое землетрясение. Если задержусь, то ненадолго.
Он кивнул и отключился. Ладно, подумал я, через час буду там, все узнаю.
Через час я не был в Кедровске, не был и через два.
Я встал и в тот же миг услышал далекий гул и треск. Повторный сейсм? Но дом стоял неподвижно.
Вышел на веранду. Там бабушка разговаривала с отцом.
– Балла четыре, – сказал отец. – Или чуть больше.
– Я не почувствовала, – ответила бабушка. – Меня и так каждый час качает, в ногах силы уже нет.
– Грохот слышали? – спросил я.
– Похоже, обвал в горах… – начал было отец, но вдруг настороженно замер. – Экстренный вызов, – пробормотал он и заторопился в дом. Я последовал за ним к терминалу.
Начальник спасателей, высокий седой мужчина, держал в руках планшет с картой Заповедника. На карте ползли огоньки, пересекались светящиеся линии. Начальник водил по карте пальцем и что-то негромко объяснял спасателю в ребристом черном комбинезоне. Затем поднял глаза и оглядел нас.
– Большое спасибо вам, – сказал он. – Есть среди вас водители манипуляторов?
Я подошел к нему.
– Горные работы? Зангезур?
– Марс. Монтаж.
Он кивнул.
– Ситуация сложная. Здесь была одна трещина… В общем, на дорогу ссыпалось несколько «карандашей».
Я поморщился – назвать базальтовые шестигранные многометровой толщины стволы карандашами! Раньше я часто наведывался в заповедник столбчатых базальтов, и, хоть был юношей веселого нрава, вид гигантских, на сотни метров тянущихся ввысь призм настраивал на серьезный лад. Казалось, что они неплотно пригнаны друг к другу, и достаточно малейшего звука, чтобы эти каменные персты скользнули вниз и вбили осквернителя тишины в прах.