Дерьмовый меч
Шрифт:
– Да вы послушайте, что шаманы пустынных бабуинов в разведенных верблюдковых лепешках узрели, аки в бронзовом зеркале!
– заволновался евнух.
– Было им явление верховного адского нефрита, окруженного низшими мадридами, и сказал он следующее: едва лишь выйдет дева магическая за пределы дворца властителя, будет ее поджидать посланец бабы рогатой, в злонравии искушенной, и зохавает он душу ее единым глотком...
– Неправда ваша!
– заныл сверху фон Патиссон.
– Врут все ваши нефриты с мадридами. Они-то и есть темные силы и сами хавать горазды. Ну скажи им, Мурмундия!
– Стоп! Чую я - это ж-ж-ж неспроста!
–
– Ну-ка, спускайся, зубочист! Будешь ответ держать!
Ишь, раскомандовался. Я оперлась на трусливо помалкивающий меч и устало вздохнула. Прыжки из столицы на взморье, из настоящего в прошлое, из сераля в катакомбы вызвали желание сохраниться, выйти и сделать себе яишенку.
– Итак, - затеял дознание принц.
– Что ты там говорил про обещание, данное нашей лучезарной пресветлой венценосной?
Я приосанилась, чтобы никто не спутал, к кому все перечисленное относится.
– А кто сказал, что ты, Финлепсинчик, окажешь одолжение бабуинам и Саляму?
– ехидно поинтересовался вампир.
– Лучезарная пресветлая венценосная сказала! Ты, небось, и не заметил, как без тебя тебя женили!
– То есть как это - женили? – сник и залепетал принц, на глазах из дознавателя превращаясь в тварь дрожащую.
– На ком?
– На старейшине бабуинов!
– покачал головой Цуккинус.
– Старейшине тыща девятьсот тринадцатый годок пошел, пора бы браком сочетаться!
– Я н-не п-по э-эт-той части, - ухватив обеими руками желудок и непроизвольно икая, выдавил Финлепсин.
– Я с-со с-ст-тарейш-шинами не с-сочет-таюсь, ик-к-к!
– Обещал - сочтись!
– сурово потребовал Цуккинус.
– Бабуины - верные рабы Саляма и главные поставщики избранной молодежи в подразделение боевых евнухов. Либо женись, либо - в армию! Ну че, будешь косить?
– Откошу, пожалуй, - с тоской выдохнул принц.
– Все равно недолго старой рухляди осталось.
– Не скажи, - ерничал вампир.
– Ее папенька три тыщи лет прожил, дочуре аж надоело. Вот она его настоем корня шаурмы и освободила от должности пожизненного верховного старейшины!
– Хорошо...
– выдохнул Финлепсин.
– Что хорошо?
– обалдели присутствующие.
– Хорошо, что старейшина - она, а не он...
– обреченно пояснил принц.
Ну, хватит, бляха-муха патлатая, решила я. Мне галоперидолов сынуля еще в будущем пригодится, я его никаким дряхлым поедательницам шаурмы сбагривать не намерена.
– Ша!
– заявила я, воздевая меч.
– Цуккинус, кончай базар. Кастраты, кончайте чукалово. Финлепсин, кончай тормозить. Все быстро поняли, быстро кончили и быстро слушают сюда: я слово дала, я его и заберу. Че хочу, то и ворочу. Правила устанавливаю я и переустанавливаю тоже я. Да здравствует перегрузка мозгов между странами и народами, а кто недоволен - как дам по башке и в углу под саркофагом прикопаю. Вопросы есть?
Публика опасливо молчала.
– Если нет, то телемост окончен. Будем выбираться из этой гранитной жопы. Цуккинус, отодвинься, а то зубной камень сниму. Вот этим самым мечом, - я поднесла Дерьмовый меч к носу вампира. Меч налился коричневым светом и запах особенно отчетливо. Шарахнулись все, не только фон Патиссон.
– А ну говорите, боевые скопцы, где здесь выход!
– Не скажем, - сделал последнюю попытку тонкого шантажа ближний к нам жирдяй.
–
– Найдем мы вашей вековухе мужика, найдем!
– отмахнулась я.
– Салямку охомутаем, если что. Будет ему семисотой женой, юбилейной.
– Гм...
– заинтересованно протянул евнух.
– Мысль, конечно, интересная... А документик не подпишете? Где-то у меня тут пергамент был и чернильница. Ой, да где ж они? Надо же, посеял!
Я скосила глаза на юного Гаттера. Юный Гаттер стоял, заложив руки за спину, возил ножкой по полу, пялился в потолок и насвистывал. Я показала ему большой палец. Правильно мы парнишку спасли. Перспективный кадр.
Потуга девятнадцатая
Не найдя никакого средства отбояриться от роли проводников, евнухи со вздохом побрели к выходу из зала - к дыре в углу, которую мы бы и сами заметили, оглядевшись вокруг при свете факела или файербола. Но все ж привыкли, что выход из пирамиды фиг найдешь - вот и нанимают местных жуликов в качестве гидов. Это древняя глупая традиция и нарушать ее туристам не положено.
Мы, сгрудившись, направились следом - и тут одна из забинтованных топ-моделей, торчащая в нише, ожила. Тощая дылда с кряхтением сползла с пьедестала и двинулась ко мне, раскинув руки. За ней другая, третья... Двигались они медленно и вяло, но почему-то оказались возле нас быстрее, чем я успела изругать черными словами все темные силы этого мира. Когда забинтованные дистрофики окружили нас со всех сторон, с потолка в пол ударила золотая молния и рассыпалась золотыми искрами, подняв золотое облако, сгустившееся в золотой силуэт.
В кокетливой позе перед нами на задних лапах стояла кошка в босоножках и с такими сиськами, что даже я, Мурмундия Богато Одаренная, на секунду задумалась: не обделила ли меня природа? а то вон у некоторых какие... дары!
– Стой, человеческая мелочь!
– прошипела кошара, поднимая зажатый в лапе (а может, в руке? черт, да включите уже кто-нибудь свет!) посох.
– Мы не дадим тебе уйти!
– Мы - это кто?
– сухо осведомилась я.
– А то в последние пару суток, киса, вокруг столько желающих побыть в моем обществе, что я собираюсь завести секретаря-референта. Чтоб записывал всех на прием и визировал списки раз в неделю. Вам повезло - попали без очереди. Так что вам, милочка?
– Как ты смеешь разговаривать в таком тоне с богиней Сухимнет, покровительницей пивоварения и винопития, насылающей и излечивающей аццкое похмелье одним движением руки!
– заорала грудастая кошатина и щелкнула пальцами - совсем как я. Только из моей ладони вылетел файербол, а из ее ладони ничего не вылетело. Зато все находящиеся в пещере вдруг взвыли, схватившись за головы, и осели на пол, как подкошенные. Одна я ничего не почувствовала.
Сухимнет недоуменно осматривала свою руку (теперь было видно, что это не лапа, а рука - зато с когтями, которые бы сделали честь саблезубому тигру), когда в нее врезалась сотворенная мной шаровая молния. Богиня винопития и похмелья зашипела, отплевываясь, по телу ее побежали голубые трескучие разряды. С огромным усилием она снова щелкнула пальцами. Некоторые из присутствующих лишились чувств. Один из евнухов достал откуда-то преогромный мех, в котором что-то булькало и теперь все - даже мумии - по очереди пили оттуда, жадно глотая и отдуваясь.