Дерзаю
Шрифт:
Точильщик моргнул.
— Мы слышали, что положение нашего брата крайне тяжелое.
— Ну, — задумчиво сказал солдат, поворачиваясь и прикладывая ладонь к дверному замку, — ему уже не так плохо, как шесть дней назад, но я бы точно не хотел поменяться с ним местами.
Дверь отъехала в сторону, и он посторонился, небрежно махнув рукой в знак приветствия.
— Ну идите. И не забудьте, что я вам сказал.
— Мы не забудем, — пообещал Хранитель, проходя следом за своим братом в комнату, где лежала его сестра, выздоравливая среди лишенных песни.
Рыжеволосая
Вздохнув (очень тихо, чтобы техники не стали лезть с уговорами подремать: можно подумать, она и так не проторчала шесть стандартных дней в автовраче в полной отключке), она собрала внимание, намеренно отключая все знакомые звуки больничной палаты и сосредоточившись на том месте у себя в голове, где она так привыкла находить… А, дьявол, называйте это хоть «жизненной силой», хоть «тенью души» — или просто узором — своего спутника жизни.
Раньше эта конструкция была полна жизни, переливалась всеми красками, поражала хитроумной сложностью. В последнее время она поблекла, ее поразительные переплетения начали распадаться с величественной и ужасающей точностью. В тот момент Вал Кон умирал от нескольких ран. Самой серьезной из них была пуля, которую он получил от солдата Элитной гвардии Икстранга, когда угонял атмосферный истребитель, который охранник вполне резонно считал принадлежащим его воинской части.
В Элитной гвардии использовали пули с целым салатом начинок: взрывчатые вещества, галлюциногены и прочие не слишком полезные вещи. Пуля, задевшая Вал Кона, несла в себе нервный токсин. Она не осталась у него в теле, что было к счастью, потому что прямое попадание могло бы завалить даже массивного солдата-икстранца, а уж обычный лиадиец «чуть выше среднего роста — для лиадийца» расплавился бы на месте.
Поэтому Вал Кон не умер, хотя на этом его удачливость в тот день закончилась. Им удалось разделить остальные его травмы между собой, так что она сама на несколько дней угодила в капсулу автоврача, леча раны, которых не получала. А он все еще был запечатан в кризисном модуле, и опасность для его жизни все еще не миновала. Шан все это ей объяснил… вернее, попытался объяснить, но у нее было такое чувство, что ей придется заставить его еще раз повторить самые заковыристые моменты: как могло получиться, что ей достались травмы от перегрузки, когда ее тело без чувств лежало на земле, во многих милях от самолета, который она привела на посадочную площадку, после того как Вал Кон…
«Брось, Робертсон, — сказала она себе. — Тебе этого все равно не понять. Просто согласись, что это произошло. Нет смысла биться головой о невозможное».
Битьем головой о невозможное стала и попытка как-нибудь проверить состояние Вал Кона. Она скрипела зубами и старалась сосредоточиться, чувствуя, как на лбу выступает пот. Сдерживая дыхание, она устремлялась
И вдруг у нее получилось: узор вспыхнул, яркий и четкий, разгоняя вихри тумана.
Мири судорожно сглотнула.
Несомненно, это Вал Кон. Несомненно, он жив. Но было… разделение, трещина. Связи были разорваны, островки отделились от целого. Кое-где цвета мерцали и бледнели, кое-где почти выцвели до прозрачности.
— О боги! — прошептала она и прикусила губу.
Она решительно не хотела привлечь к себе сейчас внимание техника. Ей нужно было время, чтобы рассмотреть узор, попытаться понять, что именно она видит.
И как она может это все исправить… если вообще это можно исправить.
Она осторожно сосредоточилась на одном мерцающем секторе, замечая что-то вроде трещин в горной породе…
— Кузина Мири!
Этого пронзительного оклика было бы достаточно, чтобы отвлечь ее внимание, даже если бы медтехник не внесла свою лепту в мир и спокойствие, резко приказав на высоком лиадийском:
— Немедленно убирайтесь отсюда!
А еще один голос, такой мощный, что все кости в ее больном теле содрогнулись, прогудел:
— Все песни в диссонансе, брат!
Мири открыла глаза и увидела, как девятилетняя Элис Тайазан с аккуратно заплетенными косичками кладет руки на свои почти не существующие бедра и возмущенно смотрит на медтехника. Тем временем два крупных панциреносных существа неспешно двигались к стене с приборами.
— Уведи их немедленно, — приказала медтехник, но Элис не желала ее слушать.
— Они — родня и имеют право здесь находиться. Эта леди — моя кровная кузина, и я сама буду…
— Заткнитесь! — заорала Мири.
Вернее, попыталась заорать. «За» получилось недурно, хотя и не в самом лучшем ее стиле, но последний слог был безнадежно испорчен: голос у нее сорвался на кашель. Однако ей удалось добиться желаемого результата: все немедленно затихли и повернулись к ней. Она гневно посмотрела на всех по очереди, стараясь не обращать внимания на текущую по щеке струйку пота, на оглушительный стук крови в ушах.
— Вы чего, совсем сдурели? — огрызнулась она слабым голосом. — Забыли, что ли, что здесь больная?
— Кузина… — начала было Элис.
— Я же велела заткнуться, — прервала Мири, а потом перешла на прерывистый низкий лиадийский — на тот случай, если девочка еще не поняла: — Это значит: молчи, дитя, и не мешай старшим.
Элис упрямо надула губы, но сумела изобразить вполне приемлемый поклон.
— Да, кузина.
Медтехник заикалась от возмущения. Мири решила не обращать на нее внимания и посмотрела на большего из высоких нелюдей.
Двух с половиной метровое существо бутылочно-зеленого цвета: мягкий свет больничной палаты бросал малахитовые и кобальтовые блики на пластины его великолепного панциря. Глаза величиной с суповые тарелки, желтые, с вертикальными, как у кошки, зрачками. Вес полтораста килограммов, не меньше. Ее брат, Двенадцатый Панцирь Пятого Высиженного Ножа Весеннего Помета Фермера Зеленодрева из Логова Копьеделов Клана Средней Реки, Точильщик. Да помилуют боги ее душу.
— Рада тебя видеть, Точильщик, — сказала она.