Держава (том второй)

Кормилицын Валерий Аркадьевич

— Предельный возраст штаб–офицера — шестьдесят лет. Но ты, Рубанов, покинешь армию в шестьдесят пять.

— Почему? — обрадовался тот.

— Генералам в этом возрасте отставку дают, — усмехнулся капитан. — А Зерендорф и вовсе всю жизнь служить станет…

— Отчего это?

— Как отчего? — Неужели не знаешь, что предельного возраста для полных генералов и георгиевских кавалеров не существует, — протянул руку в сторону ящика с бутылками.

— Патронный ящик вон в том углу, — оправдал намечающуюся выпивку Аким.

— Нужен мне твой патронный ящик, как Козлову чистый погон, — ловко выудил бутылку капитан.

—

Ну, насчёт патронного ящика я предупредил, чем облегчил свою совесть поручика, а кроме хлеба и редиски — шаром покати, — развёл руками Рубанов, пока Зерендорф доставал стаканы.

— Это даже чересчур обильно… В походных условиях два субалтерна и ротный, половинкой семечки обязаны обойтись.

— Семечек нет, а вот бобы имеются, — поставил стаканы на кожаный рубановский чемодан Зерендорф. — Куда все денщики разбежались? Не дисциплина, а чёрт те что…

— Да и без них прекрасно обойдёмся, — разлил по стаканам вино Аким.

— За победу! — выдал тост Зозулевский.

— За ордена, — произнёс встречный тост Зерендорф и бутылка кончилась.

— Пока хватит, — блаженно закурил капитан, забыв о занятиях с личным составом. — Артиллерист на семнадцатом году службы, имея от роду тридцать восемь лет, может получить чин подполковника, — вновь оседлал любимого конька. — А всё почему? — загасил сапогом начавший дымить под ним гаолян.

— Видать, от папиросы искра попала, — сообщил подчинённым. — А потому! — чуть подумав, ответил на свой вопрос. — Русский офицер, когда выпьет, любит побеседовать с умным человеком… В артиллерийской бригаде на тридцать четыре обер–офицера приходится восемь штаб–офицеров и генерал–майор. В пехоте же, господа, соотношение сами знаете, совершенно иное, — оглядел внимательных слушателей. — В полку на пятьдесят восемь оберов, — поднял палец, концентрируя внимание подчинённых. — А не тридцать четыре…Приходится девять штаб–офицеров… К тому же вакансию батальонного командира часто перехватывает офицер, из числившихся по гвардии. Или штабистов… Вот потому–то вы и станете генералами… Слава Богу — обстрелянными, — затоптав окурок, поднялся на ноги. — А теперь пойдёмте в роту, господа.

Подходя к своей полуроте, Рубанов услышал, как командир взвода унтер–офицер Сидоров строит 1-й взвод:

— На меня-я — р-равняйсь! Что как мухи вареные стоите? Грудь должна быть корытом… А не задницей… К тебе относится, Дрищенко…

— Дришенко, — господин унтер–офицер.

— Мне лучше знать, кто ты есть, ржавчина. Вчера только репьи из собачьих хвостов вытаскивал, а нынче хайло расстёгиваешь. Молчать! Винтовку к ноге. Что у тебя в руках? — обратился к высокому стройному солдату.

— Руж–жо!

— Сам ты — «ружжо». Козлов, почему в твоём отделении нижние чины трёхлинейную пехотную винтовку системы капитана Мосина, «ружжом» обзывают? — доброжелательно обозрел, как ефрейтор показывает солдату кулак.

— Займусь им отдельно, господин унтер–офицер, — облил медовой патокой душу бывшего ротного раздолбая, а ныне — георгиевского кавалера Сидорова.

— Фамилия? — обратился к нерадивому солдату взводный царь и бог.

— Эта, рядовой 11-го восточно–сибирского полка Егоров, господин унтер–офицер.

— Егоров — это почти однофамилец Сидорова, — благодушно стал рассуждать взводный военачальник. — А скажи–ка мне, братец, сколько патронов вмещается в винтовку?

— Четыре патрона в магазине, а пятый идёт в ствол, — отрапортовал нижний чин.

— Молодец, рядовой Егоров. Смир–рна! — увидев офицера, заорал Сидоров.

Поздоровавшись со взводом, Рубанов стал учить свою полуроту ходить в атаку широкой цепью, маскируясь складками местности. После обеда он вновь продолжил занятия.

Вечером офицеры 11-го полка давали ужин офицерам артиллерийской батареи подполковника Пащенко.

Из–за сестёр милосердия пригласили и врачей. Санитаров звать не стали.

Как только три артиллерийских офицера приблизились к накрытому под разлапистой сосной столу, грянул полковой оркестр.

Под крики «Ура», Яблочкин поднёс Пащенко вместительный кубок, украшенный традиционным драконом.

Под туш оркестра, артиллерист браво выдул вино, продемонстрировав методом опрокидывания пустоту драконового кубка, и расчувствовавшись, полез обниматься к командиру полка, пока два его субалтерна лихо пили вино из поднесённых на подносе бокалов.

В качестве почётных гостей, пушкарей усадили рядом с Яблочкиным, и тут пошло веселье, как–то незаметно перекинувшееся в палатку поручиков 1-ой роты, счастливых обладателей двух, неполных уже, ящиков вина.

— Герцог, я рад выпить с тобой, — доканчивали ящик столового вина офицеры. — Поздравляю, — заметил на рукояти шашки артиллериста анненский орден с клюквой Рубанов. — За Вафаньгоу?

— Так точно, — выхватил шашку Игнатьев. — Если бы не придурок — генерал Гласко, мы бы выиграли бой… А ему бы я лично отсёк тупую генеральскую башку своей шашкой…

— Сёстры милосердия нас не уважают… Ушли в свою палатку, загрустил Рубанов, пропустив мимо ушей тираду кровожадного товарища. — Ну, теперь держись, япошки, — тоже хотел выхватить шашку, но, не устояв на ногах, рухнул на постель из гаоляна.

Утром, ополоснувшись в ручье, как ни в чём не бывало, занимался с полуротой стрельбой по мишеням.

Вечером неожиданно пришла команда генерала Кашталинского, подготовить второй батальон для ночного боя.

Как оказалось, один из разъездов обнаружил движение крупных японских формирований по дороге от Тицао к Лянданьсаню, что встревожило генерал–лейтенанта Келлера, так как эта дорога вела к левому флангу Восточного отряда. А вдруг — охват! И он дал команду провести ночной бой, дабы точнее узнать расположение и силы противника.

— Господа, — собрал совещание Яблочкин. — Вы в курсе того, что армия Куроки 12 июня заняла Чипалинский перевал. 13 числа оттеснила отряд Ренненкампфа от города Саймацзы, и заняла Модулинский и Феншулинский перевалы. 14 июня армия генерала Нодзу атаковала отряд генерала Левестама, заняв Далинский перевал, и после трёхчасового боя вынудила отойти его к Симучену, из–за чего Мищенко, храбро и упорно оборонявший Саньхотанский перевал, чтоб не быть обойдённым, отвёл свой отряд к Танчи, что перед Ташичао. Таким образом, как это не прискорбно, перевалы Феншулинского горного хребта нами потеряны. И в отличие от нас, японцы не пожалели сил, чтоб их укрепить. Причём укрепили не только главные дороги, но даже горные тропинки. Вследствие названных факторов Феншулинский хребет стал для наших разведчиков непроницаемой закрытой территорией. Разъезды всюду натыкаются на японскую пехоту.