Держава (том второй)
Шрифт:
Перевязывающая раненых солдат Натали с трудом скрывала радость: «Аким, слава Богу, жив и даже не ранен», — старательно накладывала повязку средних лет бородатому солдату из резервистов.
— Вот так, дядя Егор, — ждал своей очереди Дришенко, — ещё бы чуть–чуть, и никогда не пришлось бы выпить с рубановским кузнецом и моим тятькой, — радовался он тому, что жив и лишь слегка ранен. — А пулемётчика я снял, — выпятил грудь, пригладив ладонью небольшие густые усики. — Опосля перевязки, у Акима Максимовича обещанную награду пойду получать.
— Ты чего это грудь корытом выпятил,
— Никак нет, дядя Егорша. Пулемётчика я завалил, — с улыбкой выслушал от друзей суровую правду о себе, где самым мягким словом было «брехун».
— Чего разорались?! — возмутился позавидовавший им санитар. — Руку тебе ещё там перевязал, — обратился к Дришенко красноносый медбрат. — Тоже бы следоват энто дело обмыть…
И на согласные кивки головы, стал лжесвидетельствовать…
— Вот те крест! — Перекрестился в сторону им же намалёванного на палатке знака сложения. — Это он японца подстрелил. Я неподалёку находился, и своими очами всё ясно видел…
— Да что вам Рубанов пообещал? — перевязав пожилого солдата, принялась за молодого.
— Дело в том, — обстоятельно начал разговор дядька Егор, — что за уни-и… унижение…
— Уничтожение, — подсказал проникший в палатку Петька Егоров.
— Иди, иди отседа. Из ран на тебе — лишь прыщи от комаров, — выпроводил лишний рот санитар.
— За уничтожение японского пулемётчика наш поручик пообещал три бутылки вина, — на едином дыхании обрисовал ситуацию Дришенко.
— Ух ты-ы, — захлебнулся, откуда не возьмись набежавшей слюной, санитар, рассмешив сестру милосердия.
Вернее, смеялась она от счастья, что Аким жив и совсем не пострадал в ночном бою, однако повод повеселиться имелся, и никто за него не осудит.
Аким в этот момент подвергся нападению полковника Яблочкина, и ему было не до смеха.
Кроме Рубанова в командирской палатке находились и Зозулевский с Зерендорфом.
— Это всё ваша мягкотелость, Тимофей Исидорович. Много позволяете своим поручикам… Один из них то китайским призраком отца Гамлета…
— Отца Хуньзяо, — подняв голову, подсказал Аким.
— Я вас не спрашиваю, поручик. Мне лучше знать, кем вы по лагерю ходите, — вспылил полковник. — То, в нарушение уставов, учите солдат рассыпному строю… Моду от нигилистов взяли…
— Нигилисты солдат рассыпному строю сроду не учили, господин полковник. Они…
— Без подсказок знаю. Они стихам учили. А замечено, что и вы в кустах стишки почитываете… Что, не так? Вам, господа, не стишками увлекаться следует… А Уставами… Строевой пехотной службы от 1900 года… Уставом полевой службы. Из которых вы почерпнёте удивительные для вас сведения о построениях боевых единиц… Какой ещё к дьяволу рассыпной строй? Солдат должен чувствовать локоть товарища, а не прохлаждаться единолично за бугорком… Неизвестно, чем там занимаясь… Может, стишки почитывает или статейки какие, — принял исписанный листок со сведениями об убитых и раненых от вошедшего адьютанта полка. — Та–а–к! — удивлённо поднял глаза на офицеров, прочитав список потерь. — А убитых у вас меньше, чем в других ротах, — поразился он. — И на сопку первыми ворвались, — задумчиво пригладил бородку. — Но к наградам всё равно не представлю…
После полковничьего нагоняя, мысленно поправив несколько помятый плюмаж, поручики пошли в батарею подполковника Пащенко, повидаться с графом Игнатьевым.
На батарее кипела работа по маскировке пушек.
— Ни один снаряд не возьмёт, — обрадовался друзьям Игнатьев, — а на гребешке сопки корректировщика поставим. Так что посражаемся ещё, — потёр ладони, увидев, что пехота пришла не с пустыми руками. — Мы уже почти что закончили. Пойдёмте в блиндаж начальника, а то у него что–то весьма скверное настроение. Наверное, после вашего ночного боя…
Пащенко поначалу встретил молодёжь хмуро, но после первой бутылки столового вина его чело [11] разгладилось.
— Не знаю, что и лучше, — начал он речь, закусив вино редиской. — Один обер–офицер вином увлекается, — указал на Игнатьева. — Но хоть на боевом посту находится. А у другого — любовь… Вообще на позиции не появляется. Полностью обязанностями «под сурдинку» манкирует…
— Фигурально выражаясь — сплошная пастораль! — показал, что тоже не «лыком шит», Зерендорф. — Чего насупились, господа? Имею в виду идиллическое изображение пастухов и пастушек на лоне природы, — пояснил он.
11
Чело, (устаревшее). Лоб.
— Не знаю, какие позиции они принимают на лоне природы.., — начал разрабатывать позиционную теорию Игнатьев, но подполковник вовремя перебил его, и стал рассказывать именно об артиллерийской позиции.
— Думаете легко, господа, переубедить старичков–генералов, и привлечь к незнакомой для них позиции? — развеселил своего младшего субалтерн–офицера. — Граф, что я сказал смешного?
— Я весь внимание, господин подполковник, — откусил тот от редиски. — А генералы как смолоду по–уставному привыкли, так всю жизнь этой позицией и пользуются…
— Как–то у вас всё звучит двусмысленно… Перед боем у Вафаньгоу я просил начальника корпусной артиллерии Шишковского расположить пушки скрытно, за сопками, и оттуда вести обстрел противника. Так нет… Выслушал целую лекцию о том, что русский артиллерист от врага не прячется и сокрушает его, глядя неприятелю в глаза: «Так воевали наши деды, и так будем воевать мы. Прятать пушки категорически запрещаю, ибо это идёт в разрез с уставами. Засим, честь имею, — тактично выпроводил меня на открытый огневой рубеж.
— Вот нашу артиллерию невидимый нам враг моментально и подавил, — разлил по стаканам вино Игнатьев. — И никто за это не ответил. Ибо действовали по устаревшему уставу… Со Штакельберга — как с гуся вода. Куропаткин его поддержал.
— Господа, — поднял стакан подполковник. — Давайте уж лучше о женщинах!..
Согласно пожеланию подполковника, Рубанов навестил Натали.
— Некогда, некогда, господин поручик, работы полно, — вышла она из палатки, протирая спиртом руки. — Ну, кругом этот запах… Вы сударь, тоже спиртом протирались? — ввела в краску офицера.