Держава (том второй)
Шрифт:
«Алексей Михайлович… Бедный, бедный Алёшенька Нирод», — с трудом сдержал слезу, но безудержную, дикую ярость сдержать не смог:
— Огонь! — закричал он. — Из всех орудий — огонь! — насквозь мокрый от брызг беспрерывных водяных столбов за бортом, хрипел он. — Огонь! — шёпотом произнёс и заплакал, не вытирая слёз, текущих по тёмному от копоти лицу.
Через минуту взял себя в руки, увидев исковерканные орудия и услышав крики раненых на палубе.
— Алёша, усильте огонь по «Асаме», — приказал мичману Ляшенко.
О том, что погиб
«Варяг» вышел из–под огня, обойдя японские суда. Перед ним расстилалось чистое море.
«Только море, только волны, — смотрел вдаль капитан, — и нет вражеских кораблей, а есть жизнь… Что это? — на секунду ослеп он. — Да это же солнце… Разогнало туман, — вновь ослеп, упав на палубу от мощного взрыва. — Я всё ещё жив», — поразился он, подняв голову и заметив, как из люка один за другим вылезали обожжённые матросы.
— Командир, командир убит, — подбежали они к нему.
— Живой я, ребята.
— Снаряд в батарейную палубу угодил, вашбродь. Горит всё, — страшный грохот заглушил слова матроса, а «Варяг» стал крениться на правый борт.
— Торпеда попала. Тонем! — испуганно заорал кто–то из матросов.
— Поднимите меня. Спокойно, ребята. Помогите дойти до мостика. И найдите кого–нибудь из офицеров. Скажите, я приказал подводить к пробоине пластырь.
К его удивлению, несмотря на пробоины, разрушения и пожары, крейсер продолжал двигаться, отстреливаясь от врага из оставшихся орудий.
И тут ещё один взрыв оглушил Руднева, порвав осколками стоявшего рядом штаб–горниста и подбежавшего ординарца.
Верхняя палуба окуталась дымом, в котором сверкали сполохи огня.
Обожжённые матросы из шлангов и вёдер заливали огонь, спотыкаясь об обломки и изуродованные тела своих товарищей. Корабельный священник отец Михаил, потеряв головной убор и пачкая в крови рясу, помогал морякам относить и укладывать останки погибших на неповреждённую часть палубы у исковерканной пушки.
Ум спал в эти минуты ужаса. Бодрствовала лишь малая его часть. Ибо человеческому рассудку невозможно было понять, что тот, с кем недавно шутил и принимал порцию водки, искалеченный и бездыханный, лежит под твоими ногами на палубе.
Весь пропитанный копотью, в разорванной шинели и каким–то чудом уцелевшей на голове фуражке, Руднев стоял на том, что когда–то именовалось капитанским мостиком, и руководил боем.
Моряки, глядя на своего бессмертного капитана, не боялись смерти.
«Что в ней страшного? — заряжал пушку Бондаренко. — Когда она придёт, я всё равно об этом не узнаю, — ещё раз выстрелил он. — Смело товарищи, все по местам, — бормотал он, — последний парад наступает, — заряжал орудие, один оставшись из всей прислуги, из всех друзей, останки коих лежали вокруг орудия.
— Держать курс на сближение с неприятелем, — приказал в мегафон Руднев, поняв, что до Порт—Артура наполненный водой «Варяг» не дойдёт: «И не только до Порт—Артура, но и обратно до Чемульпо
— Всеволод Фёдорович, — подошёл к нему мичман Червинский.
— Говори, не молчи, — вспомнил убитого графа Нирода.
— Пластырь под пробоину подвели. Кочегарные квартирмейстеры Жигарёв с Журавлёвым с риском для жизни, по горло в ледяной воде, задраили двери в угольные ямы и спасли крейсер от потопления. Машинная команда во главе с Сизовым, откачала воду из кочегарки.
— Значит, поплаваем ещё! — и тут он заметил японский миноносец, на всех парах летевший к «Варягу». — Подай сигнал отражения минной атаки, — приказал раненому барабанщику, зная, что в таком грохоте никто его не услышит.
Контуженный и обожжённый Ляшенко тоже увидел приближающийся миноносец.
— Ну что, Бондаренко, — сорванным голосом прохрипел он. — Зарабатывай сто двадцатую порцию водки, — указал ему на цель.
— Да отказываюсь я от всех порций, ваше благородие, — наводил пушку комендор. — За Россию я его изничтожу… За товарищей своих, — произвёл выстрел, глядя на чёрно–белое огромное облако дыма и пара.
Когда оно рассеялось, на поверхности остались лишь деревянные предметы, некогда бывшие гордым японским миноносцем.
— Спасибо, ребята, — шептал Руднев, размазывая по лицу то ли слёзы, то ли брызги от водяных столбов. — Ничего… Починимся и вновь пойдём на прорыв, — шептал он. — Возвращаемся в Чемульпо, — скомандовал в мегафон. — Возвращаемся в Чемульпо, — продублировал приказ в машинный телеграф.
Когда «Варяг» и «Кореец» шли к своему месту на рейде, все команды иностранных кораблей, построившись на палубах, отдавали им честь, а оркестры играли российский гимн.
Чуть позже, чтоб не сдаться врагу, крейсер «Варяг» был затоплен на рейде, а «Корейца» взорвали на взморье.
Размещённые на нейтральных судах матросы и офицеры были доставлены в Шанхай и Сайгон.
____________________________________________
28 января в «Правительственном вестнике» напечатали «Высочайший манифест».
— Вот, дожились, — потрясая газетой, в волнении ходил по кабинету Максим Акимович.
Его старший сын, маленькими глоточками смакуя коньяк, внимательно наблюдал за перемещениями родителя.
— Дикари на Россию нападать начали, — выглянул в окно генерал и, не заметив там японцев, отчасти потому, что стемнело, помчался к столу с призывно маячившей бутылкой коньяка, пустой уже рюмкой и тарелочкой с дольками лимона. — Солдатам манифест зачитал? — поинтересовался у сына.
— На построении полка Ряснянский читал, — ответил Аким, наливая шустовский напиток в отцовскую рюмку, а после — в свою. — Как всегда отчебучил, — хохотнул сын. — Прежде начал читать корреспонденцию из газеты «Русь»: «Японца пробуют». И у тебя, гляжу, она на столе лежит.