Держава (том второй)

Кормилицын Валерий Аркадьевич

— Ха–ха–ха, — неожиданно рассмеялся отец, позвонив в колокольчик, и велев запыхавшемуся лакею: — Аполлон, голубчик, будь добр, пригласи ко мне денщика и этого чёрта, Ванятку. Сейчас узнаешь, как говорится, из первых уст, про заметку в газете, — ответил на вопросительно–удивлённый взгляд сына. — Помнишь о чём речь? — взял со стола чуть облитый коньяком газетный лист и с удовольствием стал читать: «Недавно в одном большом петербургском чайном магазине разыгралась следующая сцена, закончившаяся едва не составлением протокола. В магазине состоят на службе в качестве приказчиков — японцы. В магазин явилось двое господ, спросили чаю, и стали внимательно разглядывать японцев–приказчиков. Затем один из покупателей, — то Ванятка

был, — оторвался от чтения отец и вновь уставился в газету, — внезапно взял японца за плечо и слегка стал трясти его. Японец закричал, сбежались другие. Посетитель по очереди потряс и их. Перепробовав всех японцев, оригинальный покупатель стал извиняться «за беспокойство», так мотивировав свои действия: — Из запасных я. Может быть, на войну придётся идти, а японца никогда в глаза не видал. Вот и пришёл «примериться». Нет, не годится — жидок японец против нашего брата. Мне одному таких штук шесть, семь нужно «на левую руку». — И ещё раз вежливо извинившись, забрали пол фунта чая и удалились», — засмеялся Максим Акимович. — А вот и герой публикации, — увидел вошедшего конюха и денщика. — Иди, — кивком головы отпустил лакея. — Спасибо, Антип о случившемся рассказал, и я дело уладил, — уселся в кресло генерал, добродушно оглядев богатыря Ванятку. — Одним махом — семерых побивахом, — вновь затрезвонил в колокольчик. — Стакан принеси, — велел вбежавшему Аполлону.

Стакан нашёлся в кабинете.

— Наполни, — велел лакею, и самолично преподнёс конюху. — Молодец! — похвалил покрасневшего парня.

Посмеявшись рассказу Ванятки, Максим Акимович велел Аполлону принести ещё бутылку и сделал вывод: — Шапками азиатов закидаем! Правильно говорю?

— Так точно, ваше превосходительство, — рявкнул Антип.

— Даже не сумлевайтесь, — потряс на этот раз не японца, а оброненной господами газетой Ванятка.

— Сейчас зачту, — взял из его рук газету Максим Акимович: «Японское правительство отдало приказ своим миноносцам внезапно атаковать нашу эскадру, стоявшую на внешнем рейде крепости Порт—Артур. По получении о сём донесение Наместника Нашего на Дальнем Востоке, Мы тотчас же повелели вооружённой силой ответить на вызов Японии. Объявляю о таковом решении Нашем, Мы с непоколебимою верою в помощь Всевышнего и в твёрдом уповании на единодушную готовность всех верных Наших подданных встать вместе с Нами на защиту Отечества».

Отпустив будущих героев, генерал предложил сыну тост:

— За победу! — стоя выпили они.

В благодарность за интересную информацию сын тоже прочёл корреспонденцию: «Отзывы иностранцев о войне. Лондон. 27 января. Английские корреспонденты во Франции вынуждены сообщать о единодушном сочувствии французской печати и народа к России и решительном осуждении действий Японии, признаваемых во Франции возмутительными». — Очень хорошо, — нашёл другую статью: «Берлин. 27 января. «Кроме социалистической и еврейской печати, все газеты осуждают дерзкое нападение Японии без объявления войны, а также подзадоривание Англии, и возлагают ответственность на обоих». — А вот в Москве что пишут: «Трудно передать то впечатление и то единодушное глубокое негодование, которое произвёл хищнический набег японцев на нашу мирно стоявшую эскадру, без соблюдения общепринятых условий объявления войны».

— Мартышки — они и есть мартышки, — подытожил отец. — Наливай–ка, сынку, — разохотился он. — И ещё чего прочти.

— О-о! Это, пап, тебе будет интересно: «Высочайшим приказом по военному ведомству от 28-го января, наместнику на Дальнем Востоке генерал–адьютанту Алексееву предоставлены права главнокомандующего всеми сухопутными и морскими силами на Дальнем Востоке».

— Об этом назначении знаю. Всё верно. Нужно единоначалие, но кандидатура подобрана слишком одиозная, — вздохнул Рубанов–старший. — Адмиралы под его начало идти не хотят, что о генералах говорить… Правда,

не твоего ума, сынку, дело. Наливай–ка лучше ещё по единой.

Аким не обиделся. Действительно, подпоручику нечего делать в высших государственных сферах.

— Есть ещё интересное сообщение, — развернул он газету. — Телеграфируют из Нью—Йорка, что общество и печать в преобладающем большинстве настроены против русских. Японские известия о победах радостно приветствуются. Первый чек по сбору пожертвований в японский военный фонд был послан японскому консулу одним американским купцом. Евреи принимают особенно живое участие в этом сборе.

— Ну вот. А потом хотят, чтоб к жидам в России положительно относились, наполнил рюмки Максим Акимович.

— Следующая статья. В Берлине, в одном из концертных заведений, которое любят посещать евреи, когда несколько японских студентов вошли в залу, публика стала их приветствовать… Картавая публика потребовала, чтоб оркестр сыграл японский гимн.

— Так и написано — картавая? — осведомился отец.

— Нет. Это моё мнение: «Но за неимением нот, пришлось сыграть арию из «Гейши», — захохотал Аким. — Вот такой гимн им и приличествует после нападения на нашу эскадру. Я хочу пойти на войну, — ошарашил своего папа Аким.

— Мне ещё пожить хочется, — сходу развеял его мечты отец.

— Ты боишься японцев? — удивился сын.

— Я боюсь нашу маму, — поднял рюмку Максим Акимович. — За победу, но без тебя.

— То есть как это без меня? — поразился Аким. — Ты же присутствовал сегодня в Зимнем дворце, где по случаю открытия военных действий состоялся Высочайший выход. Помнишь, какой восторг охватил толпу. Я ещё сейчас слышу громовые раскаты «Ура!» — вскочил на ноги Аким. — А ты говоришь, чтоб война прошла без меня, — чуть успокоившись, уселся на стул. — Сам–то в русско–турецкой участие принимал, а мне не велишь хотя бы «клюкву» заслужить, — развеселил отца.

— Клюкву-у, — Рубанов–старший сам разлил по рюмкам коньяк и хмыкнул, вспомнив себя в молодые годы. — Ладно. Посодействую. Подавай рапорт командиру полка о переводе в действующую армию. Лишь бы Глеб твоему примеру не последовал. А то ведь ваша маман, меня почище, чем Ванятка япошку потрясёт, — залпом опорожнил рюмку и занюхал газетой. — Прости Господи, — перекрестился он, — юнкерские времена вспомнились… Ба-а, — вгляделся в статью, ещё раз перекрестившись. — Николай Константинович Михайловский ноне преставился… Терпеть не мог этого писаку. Второй Чернышевский. Кумир народников. Тьфу! Но с его теорией «героев и толпы» согласен, — хохотнул, глядя на вытаращившего глаза сына. — Он считал, что любой человек, оказавшись случайно впереди толпы, может повести её за собой. К примеру, ты свободно можешь повести за собой полк, коли сумеешь своим примером вдохновить его…

____________________________________________

В этот же день, в Москве, в Большом Успенском соборе торжественно прошла архиерейская служба о ниспослании благословения Божия на русские войска по случаю неприязненных действий Японии на Дальнем Востоке.

Его императорское высочество московский генерал–губернатор с супругой, преклонив колени, горячо молились среди народа, прося победы русскому воинству.

Глеб тоже присутствовал на богослужении.

Вечером, когда его папа со старшим братом занимались чтением газет, они с Натали посетили театр. По требованию публики был исполнен российский гимн.

«Завтра же напишу рапорт, — решил он. — Постою за Матушку Русь. Натали моё решение поддержит», — взглянул на девушку и залюбовался ей.

Неожиданно, мнение этой черноволосой стройной дамы, которую любил брат, стало важным для него.

«Громада России всколыхнулась в патриотизме, остро ощутив кровавый вкус японской агрессии», — выспренно писала русская пресса.