Держава (том второй)
Шрифт:
— Я буду жаловаться! — завизжал Абрамов.
— Ваше право. За нанесение побоев солдату, согласно правилам, подвергнитесь наказаниям, включающим арест на полгода или увольнение со службы. К тому же ударили не простого солдата, а георгиевского кавалера. Поэтому к вам применят обе вышеназванные санкции, — назидательным тоном прокурора провещал из дверци фудутунки Рубанов.
— Слышал, что армейский законовед сказал. Следовало внимательнее читать плакат: «Офицер должен уважать права своего собрата, нижнего чина», — радостно подтолкнул интенданта к соседнему складу Игнатьев. —
Вечером два солдата занесли в номер четыре ящика вина, с глупым официантом на этикетке.
— Господин Абрамов весьма тяжело заболел, и к тому же срочно уехал в командировку, — указал на вино Игнатьев. — Дабы завуалировать недоразумение, шлёт презент, — улыбнулся Рубанову. — А денщику — китайского самогона под кодовым названием «ханшин», купишь. Для успокоения нервов. Интенданты — они такие. Из любого щекотливого положения выкрутятся… Жизнью дорожат!
Через день, прибывших в родной полк Рубанова с Козловым, встречали Зерендорф и младший унтер–офицер Сидоров.
— Никита, что это у тебя вид какой смурной, словно десять нарядов не в очередь получил, и руки трясутся? — поблагодарив за подарки, с улыбкой поинтересовался товарищ.
— Ох, Левонтий, мил человек, и не спрашивай. Ты ведь и сам знаешь, что я с Бодуна… А тверёзые там не ходят. По уставу не положено… Бодунского ханшинчика я и тебе привёз.
Аналогичный вопрос задал своему другу подпоручик Зерендорф, получив на него аналогичный ответ. Только вместо «ханшинчика», солдаты занесли в офицерскую палатку несколько ящиков вина.
— Привет из Бодуна! Хорошее вино, — заикаясь, стал дарить другу подарки Аким. — Мыло, с боярином на базаре, — трясущимися руками доставал из купленного, прекрасной кожи «мэдлеровского» чемодана гостинцы. — Папиросы «Суворов» и к ним портсигар, — споткнулся и рухнул на снопы гаоляна, исполняющие в палатке роль дивана.
— Что с ним? — навестил офицеров капитан Зозулевский и сглотнул слюну, обозрев запасы вина.
— С Бодуна подпоручик, — откупорил бутылку Зерендорф.
____________________________________________
В жаркий июньский полдень в кабинете Николая Второго пили чай и вели неторопливую беседу, помимо императора, три государственных мужа: военный министр Виктор Викторович Сахаров, министр внутренних дел Вячеслав Константинович Плеве и дежурный генерал–адъютант Рубанов.
«Слава Богу, дети живы, — отхлебнул тёплый чай Максим Акимович, — а старшенький, к тому же, как сообщил «Русский инвалид», получил «клюкву» на шашку. От самого–то писем не дождёшься».
В распахнутое окно влетел бойкий ветерок, и скромно поиграв портьерой, ринулся озоровать на столе, уверенно перебирая секретные документы и шелестя картой боя при Вафаньгоу, что произошёл в первых числах месяца.
Прихлопнув ладонью поднявшего карту озорника в районе сосредоточения 2-й армии японского генерала
— Виктор Викторович, обрисуйте коротко положение нашей и японской армий после Тюренченского сражения.
— Ваше величество…
— Сидите, сидите, — махнул той же ладонью, что победил ветерок, император.
— К концу апреля наша армия усилена войсками Приамурского и Забайкальского округов. В полном составе мобилизованы Забайкальское, Амурское и Уссурийское казачьи войска.
— Извините, Виктор Викторович, но из России вы посылаете в Маньчжурию лишь пожилых бородатых дедов… Интересно, почему главную роль в этой войне вы возложили на людей, призванных из запаса? Ведь у нас имеется регулярная миллионная армия. Правильно сказал генерал Драгомиров: «Японцы — макаки, да мы–то кое–каки», — поднял настроение императора Рубанов.
— Какой ещё кладезь солдатской премудрости выдал Драгомиров? — отсмеявшись, поинтересовался государь.
— Провожая в поход Куропаткина, его благословили множеством икон. Из–за этого огромного количества образов, генерал Драгомиров придумал каламбур: «Куропаткин получил столько образов, что не знает, каким образом победить японцев…».
Каламбур государю не понравился. Сахарову тоже.
— …Японские армии после Тюренченского боя начали массовую высадку на Ляодунский полуостров, — не подумав даже улыбнуться, продолжил военный министр. — 2-я японская армия под командованием генерал–лейтенанта Ясукаты Оку, высадилась в порту Бицзыво и стала продвигаться на юг, перерезав железную дорогу, связывающую крепость с Мукденом. При этом главнокомандующий адмирал Алексеев с трудом успел покинуть Порт—Артур и уехать в Ляоян…
— Лучше бы он этого сделать не успел и остался в крепости, — вновь перебил Сахарова Рубанов, чем сильно его возмутил и порадовал Плеве.
— Максим Акимович, имейте совесть, я делаю доклад государю, а вы, стоящий ниже меня по должности, бесконечно перебиваете своего военного министра.
— Когда выработается решение и надо будет его выполнять, я стану это делать беспрекословно. Ну а на данном этапе, считаю, что имею право делать свои умозаключения, несмотря на то, нравятся они вам или нет. К тому же мы оба генерал–лейтенанты и носим звание генерал–адьютантов… Но при этом я старше вас на пять лет, а следовательно, дольше служу и имею больше опыта.
Плеве показалось, что круглая оправа очков с тонкими дужками, просто раскалилась на покрасневшем, широком лице Сахарова, а лысина покрылась капельками пота от недовольства и гнева.
— Господа, успокойтесь, — миролюбиво произнёс царь. — Максим Акимович, обоснуйте, на каком основании Алексееву лучше было бы остаться в крепости. Оттого, что командующий войсками генерал Стессель, и комендант крепости генерал Смирнов посредственные руководители?
— Никак нет, ваше величество, — по–военному ответил Рубанов. — Ежели бы наместник остался в крепости, то стал бы единственным руководителем обороны. Ведь помимо названных вами генералов, есть ещё и командующий флотом адмирал Витгефт. То есть, налицо троевластие. И в Маньчжурии остался бы лишь один командующий — Куропаткин.