Держава
Шрифт:
Русская артиллерия прекратила огонь и батальоны пошли в атаку.
С третьим батальоном ринулся в бой и Дубасов.
Он больше не вспоминал мирную жизнь, а с криком «ура» повёл на штурм своих солдат. Ободрав бедро о разорванную и топорщившуюся в стороны колючую проволоку, побежал ко второй линии вражеских окопов – первую уже взяли, замечая на бегу то стоптанные подошвы австрийских сапог, торчащие из воронки, то разорванные вдрызг останки человека. Споткнувшись об оторванную ногу и совершенно не испытав от этого брезгливости, спрыгнул в окоп, угодив на чей-то мягкий труп, выстрелил в пытающегося поднять винтовку раненого австрийца,
Вскоре его полк взял третью линию окопов, пленив батальон австрийцев.
– Победа полная и безоговорочная, – подвели вечером итог сражения встретившиеся однокашники.
– Такого ещё за эту войну не было. В течение трёх дней наступления наши войска добились небывалого успеха. На направлении главного удара Восьмой армии, неприятельские позиции оказались прорванными в глубину до тридцати вёрст. Наша дивизия немногим уступает Четвёртой стрелковой деникинской, кою называют «железной», – радовался Антонов. – А твой полк выше всяких похвал. Пленных целый батальон захватили. Кроме того восемь пулемётов взяли, а в рапорте они почему-то не указаны.
– Самим сгодятся. Машины отлаженные и готовы к применению, – оправдался Дубасов. – Намного полезнее того ордена, что получил бы за них. Однако Третий батальон Тринадцатой дивизии генерала Деникина, под командой капитана Тимановского обошёл меня, первым прорвав на своём участке шесть линий опутанных проволокой неприятельских позиций. А какой-то разнесчастный прапор Егоров с десятью разведчиками, скрытно пробравшись в тыл неприятеля, заставил сложить оружие венгерский батальон, взяв в плен двадцать три офицера, восемьсот нижних чинов и четыре пулемёта, отразив ещё при этом конную атаку вражеского эскадрона. Вот герой – так герой! Даже я это признаю. Чего же он, интересно, в Буффе крушил? – задумался подполковник.
25 мая железные стрелки Деникина ворвались в Луцк. Их активно поддерживала и дивизия, где начальником штаба был Сергей Васильевич Антонов.
– Представь, – в перерыве между боями друзья пили чай в каком-то доме без крыши. – Каледин сказал нашему комдиву, что генерал Брусилов планировал стремительную атаку двух конных корпусов, что торчат сейчас где-то в Полесье, по водным преградам, болотам и перепутанной колючей проволоки, с ходу взять Ковель. Но кавалерии это оказалось не по зубам. Лучше обстояли дела у двух пехотных корпусов. Упорными трёхдневными боями они отбросили за Стырь Второй австро-венгерский корпус, одержав на этом направлении лишь тактический успех. Оказалось, что полная победа ждала русскую армию на луцком направлении.
– А чему тут удивляться? – отхлёбывал именуемый чаем, слабо заваренный кипяток Дубасов. – Здесь же мы с тобой воюем. Это гвардия в резерве прохлаждается, – вспомнил Рубанова.
– Зато без наград останутся. Уже некоторые итоги подбили, – выплеснул остатки чая в угол избы. –
– Число дьявола, – успел вставить Дубасов. – Может, мы его разоружили?
Пропустив гипотетическую сентенцию приятеля мимо ушей, Антонов продолжил перечень:
– Семьдесят один миномёт и бомбомёт, а так же полторы сотни пулемётов. Думаю, что это не все, – укоризненно глянул на друга. – И шёпотом, не для посторонних ушей, комдив поведал, что бо'льшая часть неприятельской артиллерии – чуть не триста пушек и мортир, могла бы стать нашей, ибо осталась без прикрытия за гибелью либо бегством своей пехоты. Но вся наша конница гарцует по брюхо в воде по ковельским болотам, и потому некому, как пишут поэты: пожать плоды победы. На луцком направлении находится лишь Двенадцатая кавалерийская дивизия. Её начальник барон Маннергейм просил Каледина разрешить преследование разгромленного врага, но получил отказ.
– Недаром офицеры говорят, что став главными военачальниками, Брусилов с Калединым забыли, что были когда-то кавалеристами… Ефимов. Петька! Ставь ещё чайник, – распорядился Дубасов.
– К сожалению, штаб Юго-Западного фронта, как сообщил мне приятель, стал отказываться от нанесения главного удара на луцком направлении, согласуясь с требованием генерала Алексеева предварительно разделаться с Ковелем. Боюсь, что эта победа станет нашей кровавой Лебединой песней в Великой войне, – закашлял Антонов, приложив к губам платок. – А число дьявола – три шестёрки, потому навряд мы его разоружили.
Вскоре Россия узнала из газет, что количество пленных, захваченных четырьмя армиями генерала от кавалерии Брусилова составило: 24 мая – 41 тысяча человек; 26 мая – 72 тысячи; 28 числа – 108, а 1 июня перевалило за 150 тысяч человек.
И это всего за неделю боёв.
Но сказывались неиспользованные возможности Луцкой победы.
Неприятель спешно подтягивал войска, снимая их откуда только возможно.
В начале лета уже 8-й армии пришлось отбиваться от яростных атак 18 австро-венгерских дивизий.
– Весело живём, – не унывал Дубасов. – Чаю попить некогда.
– Держись, – поддерживал его Антонов. – Наш главком направил Каледину только что подошедший Двадцать третий корпус. Так что скоро полегче будет.
Так и получилось. К 10 июня положение 8-й армии стабилизировалось.
К 12 июня – за три недели боёв, армии Юго-Западного фронта взяли в плен свыше 4-х тысяч офицеров, около 200 тысяч солдат, 400 с лишним орудий, миномётов и бомбомётов и 650 пулемётов. Причём пулемёты большей частью оставляли у себя, не указывая в отчётности, переделывая их потом под русский патрон, и сдавая лишь неисправные.
В середине июня ведение контрнаступления на русскую 8-ю армию кайзер поручил лично фельдмаршалу Гинденбургу.
Особенно жестокое сражение разгорелось у Затурцев, где вёл бой 10-й германский корпус. Его лучшая брауншвейгская Стальная 20-я пехотная дивизия была практически сокрушена русской Железной 4-й стрелковой.
Поражённые таким отпором брауншвейгцы, бахвалясь, вывесили на передовой линии плакаты: «Ваше русское железо не хуже нашей германской стали, но мы его разобьём».
Обидевшись, стрелки 4-й дивизии вывесили ответ: «А ну попробуй, немецкая колбаса».