Державин
Шрифт:
Дюпин молча сел на лавку. Так он мог просидеть, не шелохнувшись, целый день.
– С чем бог принес?
– спросил наконец старик, не выдержав молчания. Дюпин откашлялся.
– Чать, сами знаете, - сказал он несмело.
Старик ничего не ответил. Нахмурив белые лохматые брови, он поставил горшок на загнеток и, взяв нож, стал аккуратно скалывать растрескавшееся тесто.
– Все по тому делу?
– спросил он через несколько минут.
– По тому.
– Так, - старик несколько минут безмолвно работал ножом.
– А что ж, начальство приехало?
–
– Приехало, - ответил Дюпин.
– А Серебряков тоже?
– И Серебряков, отец.
Старец, держа в одной руке тарелку, посмотрел в дымящееся нутро горшка.
– А как начальника зовут?
– спросил он, осторожно отставляя горшок.
– Господин подпоручик Державин.
– Так, так, - сказал старец, его маленькие хитрые глаза быстро обшарили фигуру Дюпина.
– О чем же он говорит?
– Разное, отец, говорит. Говорит - Пугачева убить надо.
– Убить-то убить, это они все говорят. А как убить надо - не говорит?
– Говорит, отец.
Старец подошел к лавке и сел рядом с гостем.
– Так, значит, надо ехать?
– спросил он.
– Надо, отец.
Старец подумал с минуту.
– Ну, что ж, поедем, - сказал он.
– Вот я лошадь свою покормлю, избу закроем и поедем. Несколько минут они сидели молча.
– А как же твой начальник предлагает Пугачева убить?
Дюпин рассказал.
Старец Иов слушал, не перебивая.
– Хорош жук, - сказал он, когда дошел Дюпин до того, как Державин предлагает извести Пугачева.
– Этот толк понимает, хотя, - перебил он сам себя, - они только этим делом и знают заниматься.
Несколько минут опять молчали.
– Деньги сулит?
– спросил наконец старец Иов.
– Сулит, отец, - сказал Дюпин.
– Много сулит?
– Много, отец.
– Так, так. Молодой, да ранний. Ну что ж, поедем, посмотрим, что за Пугачев и как его брать нужно.
Весь следующий день провели в сборах. Старец съездил в ближайшую деревню и привез оттуда какого-то внука, румяного парня, подстриженного в скобку, с такими же быстрыми, как у старца, глазами. Он целый день водил его по горнице, сенцам, чуланам. Поднимал крышки каких-то горшков, разрывал какое-то тряпье, объяснял, где что лежит и что нужно сделать, чтоб хозяйство шло прежним порядком.
У Дюпина разгорелись глаза, когда старик раскрывал кладовые, полные снеди, вынимал сундуки из-под нар, поставцы с полок.
Видимо, старец Иов думал ехать надолго.
С Дюпиным он не говорил вовсе. Только к концу второго дня, когда уже улеглись спать, он вдруг спросил Дюпина:
– А скажи - ты дюже жадный?
Дюпин смолчал. Старик покачал головой.
– Вижу, жаден, глаз у тебя нехороший, озорной. Ах, как нехорошо. Погубит тебя жадность. Уж гладили тебя раз ребята, чуть живого оставили, и опять берешься не за свое дело. Из тебя такой же воин, как и коровий лекарь. Сидел бы лучше дома да богу молился. А то, чать, кроме "отче наш" и никаких молитв не знаешь.
Утром третьего дня они выехали из скита.
До тридцатой версты старца провожал
– Ты понимаешь, Павел, - говорил старец, - как будут какие известия, так сразу и твори, как я тебе наказывал. Никого не бойся, сие дело из всех дел важнейшее. Понял?
Парень качал головой.
Потом опять ехали молча.
Старец сидел в телеге, правил лошадьми, вздыхал и крестился. Уже около самого села он посмотрел на Дюпина и еще раз покачал головой.
– Зря ты не в свое дело суешься, - сказал он.
– Ах, как зря. Ну, пусть бы Серебряков с Герасимовым ехали, да головы позакладывали, они молодые, воины. А тебе что - жизнь надоела?
– Ничего, отец.
– Ничего!
– прикрикнул старик.
– То-то ничего! Я не тебя, дурака, жалею, а твою семью. У тебя изба полна ребят, а ты вон за какие судные дела берешься.
В этот день старец переночевал у Серебрякова и к Державину не пошел.
О деле они не говорили.
IX
На другой день и произошел первый разговор Державина со старцем Иовом. Когда Дюпин обещал привезти ему раскольничьего пустосвята, он представлял себе кряжистого широкоплечего старика, с длинной зеленоватой бородой, косматыми ноздрями и быстрыми юркими глазами. Таких старцев он встречал среди раскольников без счета, с таким он и готовился к разговору.
Но Дюпин неожиданно вернулся с худеньким старичком, очень аккуратно одетым, живым и голосистым. Войдя в горницу, он моментально обшарил глазами ее стены, задержался на висящем оружии, украдкой заглянул даже за ширмы и только потом, как будто только что заметив Державина, почтительно и вместе с тем развязно, кивнул ему головой.
– Желаю здравствовать, ваше благородие, многие лета, - сказал старец и даже голову склонил набок.
– Здравствуй, - сказал Державин, не сводя глаз со старика.
– Ты, значит, и есть старец Иов?
– Раб божий Иов, так зовут меня добрые люди. Державин взглянул на Дюпина.
– Ну что ж, разговаривать будем?
– спросил он.
И Дюпин кивнул ему головой, и опять все трое замолчали, разглядывая друг друга.
Державин заметил про себя ту необыкновенную легкость, с которой старик вставал, ходил, садился на табуретку. Казалось, он ни одну минуту не мог пробыть неподвижно. Так и сейчас, только он сел на лавку, как его пальцы быстро забегали по краю стола, приподнимая и ощупывая какие-то обрывки бумаги, мелкий сор, сломанные и погнутые гусиные перья.
– Так вот какое дело, отец, - сказал Державин.
– Надо пробраться в пугачевское становище и все там по порядку узнать.
– Это дело мне понятное, - сказал старец.
– Будут вам на дорогу деньги даны...
– Без денег там ничего не сделаешь, - сказал старец.
– Такое дело деньги требует, чтобы у людей совесть, страх и разум откупить.
– Приехать вам надлежит в станицу Берды и там распустить о себе такие слухи...
– он мельком, но значительно поглядел на старца, - такие слухи, что вы приехали от старца Филарета, коий его, вора Емельку, однажды на царство благословил. Понятно?