Державы Российской посол

Дружинин Владимир Николаевич

– Вот родит сына царица, тебе еще хуже будет.

Вырвалось тогда из сострадания… В письмах Куракина, найденных у обвиняемых, ничего предосудительного не отыскали. Однако подозрения не обошли его.

Борис, не имея из дома вестей, дал голландскому купцу Борсту письмо для Лопухина. Авраам уже сидел в темнице. Купец ходил по Москве, выспрашивал. Его задержали. Письмо касалось дел хозяйственных, но почему Куракин сносится с шурином не по почте, а через частных лиц, да еще иностранцев?

Пришлось объясняться.

«О коришпонденции моей с Авраамом Лопухиным

всему двору Вашего Величества известно было понеже оной имел надзирание над детьми моими и всем домом моим. И о тех домовных своих нуждах понужден был с ним коришпонденцию иметь, а не в иных каких бездельных и богомерзких делах, в чем надеюсь я весьма по своей верности быть чист. И от всех дел и с Авраамом Лопухиным и с прочими всеми, которые явилися в тех зломышленных делах противу Вашего Величества. Что ниже с кем коришпонденцию имел, ниже словом с кем сообщился и нималым каким видом причинился, отчего мог бы себе подозрение получить, понеже верность от многих лет прародителей моих дала мне пример служить верно и беспорочно Вашему Величеству».

Деревья на Принсенграхт стоят черные. Словно кресты на кладбище, – мнится Куракину. Из России слышно – царевича не стало, гнева царского не вынес.

Окончилось зряшное житье Авраама Лопухина, сам привел себя на плаху.

Еще много покатится голов…

17

В сентябре 1718 года Сен-Поль сообщил Куракину, что в замке Со пахнет заговором.

Объяснять подробно причину было излишне. Решение «ложи правосудия» уже попало в куранты. Вельможи, созванные Филиппом Орлеанским, исполнили его волю – лишили побочных детей короля Людовика прав и привилегий принцев крови. Герцог де Мэн утратил должность главного воспитателя короля, а вместе с тем и апартаменты во дворце Тюильри.

Анна-Луиза три дня не появлялась в именьи. Лежала в особняке дочери, глотала успокоительное. В Тюильри оставила груды разбитой посуды.

Сен-Поль смотрел на нее с отвращением. Серая, глаза ввалились. Ей нет еще сорока, но как изнуряет болезнь, именуемая тщеславием!

– Узурпатор опозорил нас, – твердила она. – Надругался над завещанием короля.

Перед сном неутомимая Пчела диктует письма. Некоторые фразы зашифрованы и непонятны для камеристки. Малезье тоже строчит послания. Почта переходит в сумки курьеров. Иногда отправляют с поручением камеристку Делонэ. Сен-Поль расспрашивает ее осторожно, в беспечном тоне.

– Я любопытен с детства, – шутит он. – Видите, нос лопаткой. Прищемили дверью.

Ухаживать за девицей Делонэ он не в билах. Чересчур костлява. Но он сумел сделаться ей нужным. Камеристка помышляет уйти из Со, покинуть опасные затеи «второго двора», желающего стать первым. У Сен-Поля обширные знакомства в Париже, он обещает помочь.

«Заговором пахнет еще сильнее», – сообщил он Куракину.

В начале ноября маркиз смог назвать Куракину еще нескольких противников регента, весьма родовитых. Кроме рыцарей Пчелы, есть еще группа заговорщиков. Не связанные между собой, но все состоят в сношениях с послом Испании князем Челламаре. Донесение было в пути, когда в замке Со настал переполох. Герцогиня не показывалась гостям, Малезье не забавлял экспромтами. Старик спал с лица, хватался за сердце. Он и девица Делонэ бегали по комнатам, искали что-то.

Передник камеристки смочен слезами. Сен-Поль вошел за ней в бельевую. Делонэ села на табуретку, подобрала ноги, сгорбилась, – убитая страхом девчонка, воспитанница монастыря святого Людовика в Руане.

– Конец, конец… Нас арестуют…

Пропала важная бумага. В доме шпионы, в этом нет никакого сомнения. Украли…

Что за бумага? Делонэ мялась, отмалчивалась. Сен-Поль все же заставил ее досказать. Письмо… Письмо испанского короля. Из Мадрида сюда? Нет, составил Малезье. Для короля? Да, ушло туда, на подпись, с аббатом Бриго. А Малезье оставил себе черновик. Нет его… Кто мог взять? Конечно, шпионы.

Голова девицы Делонэ опустилась, короткая прическа обнажила уши, очень белые, маленькие, почти детские. Плечи тряслись. Шевалье почувствовал жалость.

– Воображаю… Послание в стихах, наверно.

Она возмущенно выпрямилась.

– Это не смешно. Это ужасно.

Филипп испанский обращается к королю Франции. Требует восстановить завещание Людовика, своего дяди. Вернуть права герцору де Мэн, отстранить регента.

– Малезье рассеян. Обронил, сжег по ошибке…

– Мы везде смотрели. Старик два раза падал в обморок. Он не выдержит.

– Затея опасная, – сказал Сен-Поль. – Подобные эссе ему не по возрасту. Но вы, по-моему, ни при чем.

– Ошибаетесь. Меня видели… Бриго получил письмо из моих рук.

Пропажа не отыскалась.

Прошло еще пять дней. Сен-Поль играл в бильярд. Лакей, приоткрыв дверь, поманил его, подал записку.

«Жду вас у Авроры».

Шевалье положил кий, сославшись на духоту. Павильон Авроры белел в парке, за черными стволами. Роспись под куполом недавно обновили. Богиня парила в небесной синеве, ее круглое, полное лицо крестьянки излучало доброту.

Печь не топили. Но Делонэ, закутанная в пелерину, дрожала не от холода.

– Имейте в виду… Мадам диктовала мне список… Шесть человек, в том числе вы… Послезавтра в Пале-Рояль, на маскарад.

Регента захватят в плен. Утром будет созван парламент. Место Филиппа займет герцог де Мэн. Таков план… Герцогиня уверена в себе как никогда, распевает уличные песенки. Все будто бы подготовлено.

– Если вы… Если вы не участвуете, мосье… Тогда вам нельзя медлить. Отказа она не потерпит, мосье, она ведь бешеная… Вы покинете нас?

– Увидим, – ответил маркиз осторожно. – А вы, насколько я понял, верны вашей благодетельнице.

– Мадам не отпустит меня.

– Положим, зависит от вас…

– Поздно, мосье, поздно! Доверяю себя провидению, – и она подняла глаза к Авроре. – Мадам поклялась, в случае победы у меня будет поместье в Оверни. Поклялась жизнью дочери… Поместье, мосье! Я до конца с мадам, да простит меня бог.

Она говорила без воодушевления, камеристка Делонэ. С ноткой отчаянья… И в то же время с каким-то странным вызовом.