Держите вора
Шрифт:
«Думаю, что сегодня после обеда в Маттмарк мы не пойдем».
Может быть, он ожидал, что мы встретим это решение в штыки, но никто даже слова не сказал в ответ. Всех вполне устраивало, что не придется идти так далеко. Кто-то спросил, скорее всего из вежливости:
«А что это вдруг?»
«Только что моя жена сообщила мне, — сказал Штрассер, — что минувшей ночью похищены все наши деньги».
Со стороны мне было удобно наблюдать за остальными. Я подумал, что сейчас-то мне наверняка удастся выяснить, кто же это сделал. Вот если бы сейчас я мог выйти вперед и сказать: это был ты! Артур спросил:
«А сколько всего было денег?»
— Узнаю Артура, — заметила Карин.
— Штрассер тоже
«Да», — ответил Артур.
«Шестьсот франков».
Такая крупная сумма явно произвела на всех впечатление. Поскольку теперь Штрассер стоял перед ними и, не говоря ни слова, пристально разглядывал одного за другим, а потом еще знаком предложил мне встать рядом с остальными, настроение у всех было совсем не такое, как прежде, — в общем, более чем скверное. Мы понимали, что каждый оказался под подозрением, что кража, видимо, совершена одним из нас. Чем дольше молчал Штрассер, подозрительно поглядывая на нас, тем тревожнее становилось на душе. Наконец Хайнц не выдержал и спросил:
«И это сделал кто-то из нас?»
В ответ Штрассер только состроил гримасу, как на экзамене в тот самый момент, когда ему удается поймать ученика на списывании, и эта гримаса как бы говорила: со мной у вас такой номер не пройдет. И заметил:
«А кто же еще? Может, на меня подумаете?»
Мы рассмеялись в ответ, демонстрируя тем самым, сколь абсурдной нам кажется эта мысль. Он же вполне серьезно сказал:
«Пусть тот, кто это сделал, выйдет вперед!»
Никто, разумеется, не вышел вперед. Я подумал, если так ломиться напролом, то ничего не выйдет. Тут надо действовать тоньше. Штрассер ждал. Может, он на самом деле верил, что вор признается в краже денег, но это было маловероятно. Наверно, он просто не знал, как ему теперь поступить. Наконец Штрассер сказал:
«Мне хотелось бы верить, что злоумышленник сознает, какие последствия может иметь эта история. Если он признается сейчас, что ж, тогда забудем обо всем. Он вернет деньги, и можно будет сделать вывод, что в тот момент он не отдавал себе отчета в своем поступке. К тому же ведь действительно немного легкомысленно хранить деньги в выдвижном ящике. Итак, он вернет деньги, и мы не будем больше об этом вспоминать. Но если я буду вынужден сообщить о происшествии в полицию, так дешево ему не отделаться. В общем, это настоящая кража. А если ящик был заперт, то речь пойдет уже о краже со взломом, что потом, несомненно, подтвердится. В любом случае я должен буду дать ход этому делу. Пусть только вор не думает, что деньги не найдутся. Мы все перероем, если даже придется поставить весь дом с ног на голову. Если даже все оставшееся время здесь в горах не придется заниматься ничем иным, кроме поиска. — Тем не менее никто не признавался, и Штрассер продолжал: — Я все сделаю, чтобы он избежал суда по делам несовершеннолетних и всяких прочих последствий. Сейчас вы разойдетесь по своим комнатам. И мы с госпожой Штрассер тоже. На целый час. Значит, до десяти часов. Таким образом, у вора будет достаточно времени, чтобы извлечь деньги из тайника и положить их обратно в ящик. При этом его никто не увидит. Если через час вся сумма целиком будет в ящике, мы даже не вспомним больше об этих деньгах. В противном случае я сообщаю в полицию. Я ведь обязан так поступить, ибо в конечном счете речь идет о деньгах, доверенных мне вашими родителями».
Эгон, который отличается крайней невозмутимостью и на уроках и на переменах, сказал:
«Если все мы будем сидеть в комнате, а похитивший деньги вдруг выйдет, то каждому станет ясно, кто вор». Штрассер был вынужден признать, что Эгон прав. «Тогда как мы обо всем договоримся?» — спросил он. Наконец порешили раздать всем по бумажке. Каждый должен был написать на ней что-нибудь вроде того, что «денег я не похищал». А вор — куда он их спрятал. Тогда можно было бы забрать деньги из указанного места, и всей истории конец. Написав каждый свое на бумажках, мы
«Никто не захотел сознаться. Значит, вор не желает воспользоваться предоставленной ему возможностью. Что ж, можно и так».
После этого он позвонил в полицейский участок в Зас-Альмагеле и сказал, что говорит учитель четвертого класса городской гимназии Берна, доктор Штрассер. Представившись, он изложил суть происшедшего. Потом повесил трубку и объявил, что через полчаса сюда приедет следователь из полиции. Теперь нам оставалось только ждать. Мы не знали, чем еще заполнить время — присев, стали тихонько разговаривать и ждать. Штрассер вместе с женой примостился в углу около окна. Вдруг Артур нарушил молчание:
«Я не думаю, что здесь замешан кто-то из нас». Никто ему не возразил, а Штрассер спросил:
«Тогда кто же еще? Может, местный гном?»
Мы рассмеялись, но нам в общем-то было не до смеха. Потом послышался треск мотороллера. Это приехал полицейский из города. Молодой и загорелый, он совсем не был похож на того полицейского, каким я его себе представлял. Он напоминал скорее инструктора по горнолыжному спорту. При виде нас полицейский улыбнулся и заметил: ну прямо молодцы, все как на подбор. Он приехал не сразу потому, что сегодня такое творится, все перевернулось вверх дном. Понимаете, шеф участка неожиданно угодил в больницу в Фиспе. Аппендицит его прихватил. Просто так, ни с того ни с сего, прямо во время работы. И вот теперь все свалилось на него. Шеф успел только произнести: о проклятье, и скрючился от боли. Он, конечно, спросил, где болит, шеф показал рукой. Да это же аппендицит, сказал он, скорей к доктору. Так оно и было: аппендицит. Он сам отвез шефа вниз в больницу. Сейчас ему уже сделали операцию, надо полагать, скоро он приступит к работе, потому что по нынешним временам, когда даже сердце научились пересаживать, операция аппендицита — это сущий пустяк. Но, разумеется, пока шеф снова не встанет на ноги, все дела он вынужден тянуть один. Штрассер объяснил ему, что произошло. Лицо полицейского все еще светилось радостью. Он подсел к столу и сказал:
«Итак, теперь все еще раз обстоятельно и по порядку. Ведь потом мне придется составлять протокол».
Больше всего его интересовал протокол, похититель — меньше. Госпожа Штрассер спросила, может быть, его чем-нибудь угостить, на что он, все еще излучая жизнелюбие, ответил:
«Да, с превеликим удовольствием. Лучше всего было бы стаканчик белого вина».
«Белого у нас, к сожалению, нет», — сказал Штрассер, но его жена заметила, что приберегла бутылочку «Фан-дана» в кулинарных целях. Такое устроит?
«Как раз то, что нужно», — ответил полицейский.
И сразу же все перестало казаться столь таинственным и чудовищным, как прежде. И вот уже лучезарный полицейский завоевывает наше доверие. Ребята наверняка думали как я: уж этот-то живо во всем разберется. Полицейский осушил стакан. Госпожа Штрассер спросила, не желает ли он выпить еще. Ответ был однозначный:
«Без пары ни человек, ни птица жить не может».
В голосе Штрассера зазвучали нетерпеливые нотки.
«А что вы теперь собираетесь предпринять?» — спросил он у полицейского.
«Я, разумеется, должен все запротоколировать, — ответил полицейский, — Как только у меня будет время».
«А потом?»
«Потом? Больше ничего».
«А деньги? Вы хотя бы взглянули на то место, откуда они были похищены».
«Разумеется, — ответил полицейский. — Взгляну».
Они прошли в кухню, мы за ними. Штрассер выдвинул ящик, и госпожа Штрассер объяснила, что положила деньги сюда под книгу, в которой записывает расходы. Полицейскому было абсолютно все равно, где лежали деньги, но он заметил, от него чего-то ждут. Поэтому скорее всего из вежливости он спросил: