Дерзкий поцелуй
Шрифт:
К несчастью, получившаяся ветчина оказалась жесткой, как подошва, и отвратительной на вкус.
Эви решила, что только лояльность, которую, несомненно, испытывали к ней друзья, заставила их попробовать мясо — миссис Саммерс сумела даже выдавить натянутую улыбку, пытаясь прожевать первый кусочек, — прежде чем они признали свое поражение.
— Боюсь, что ветчина выглядит несколько… э-э… неаппетитно.
Учитывая все нюансы, Эви сочла это заявление недопустимо дипломатичным.
— Знаю. И прошу простить меня. Кажется, я переборщила со специями.
— А я не вижу в ней ничего
— Да-да, угощайтесь, пожалуйста, — поспешно откликнулась пожилая женщина.
Пока миссис Саммерс и мистер Хантер передавали Кристиану свои тарелки, Эви украдкой метнула взгляд на Мак-Алистера. Несмотря на всю свою браваду, после того как он вышел из кухни, сейчас она не могла заставить себя посмотреть ему в глаза. Ее тело до сих пор отдавало сладостной дрожью в тех местах, где он касался ее, и даже в тех, куда он не успел дотянуться. Девушка ни секунды не сомневалась в том, что неодолимая тяга, которую она испытывала к нему, явственно видна в ее глазах, вместе с предательским румянцем на щеках. Пусть даже Мак-Алистер был не первым мужчиной, которого она поцеловала, зато он, несомненно, стал единственным, кто поцеловал ее вот так.
Чувствуя, что еще мгновение — и она покраснеет до корней волос, Эви смотрела на него ровно столько, сколько потребовалось, чтобы убедиться — он ничуть не страдает от последствий их страстного поцелуя, несчастный грубиян. Мак-Алистер не заливался краской, не ерзал на стуле и не бросал на нее пытливые взгляды сквозь полуопущенные ресницы — словом, не делал ничего из того, в чем за последние четверть часа успела провиниться Эви. Он сидел совершенно неподвижно, как статуя, и взгляд его — равно как и мысли, очевидно, — не отрывался от стоящей перед ним тарелки.
При виде столь великолепного равнодушия Эви ощутила болезненный укол в сердце.
А потом он поднял голову, взглянул ей прямо в глаза и улыбнулся. Девушка ощутила, как сердце ее наполняется горячей кровью, готовое разорваться надвое… для него.
Никто не имеет права улыбаться вот так, только и смогла подумать Эви. Никто и никогдане должен улыбаться ей вот так.
В легкой улыбке, приподнявшей уголки его губ, не было удовольствия. Ничто не свидетельствовало о его смятении, изумлении иди восторге от обладания тайной, известной лишь им двоим. Эви напряженно всматривалась в его темные глаза, надеясь заметить в них проблеск радости, но обнаружила лишь просьбу о прощении и печаль, которых не понимала.
Ей вдруг захотелось встать со своего места и подойти к нему. От желания обнять его и прижаться губами к его губам у Эви заныло сердце… И еще она хотела узнать, почему в глазах у него плещется печаль.
Но вместо этого она улыбнулась ему в ответ.
Постаравшись забыть о боли в груди, она вложила в свою улыбку всю радость, любовь и прощение, какие только могла отыскать в своем сердце. И не имеет значения, что она не знала, за что прощает его — если он в этом нуждается, то получит ее прощение.
Уголки его губ дрогнули и поднялись чуточку
Ее же робкая улыбка росла и ширилась, пока не перешла в задорную смешливость.
И тут, к невероятному ее облегчению, черные тучи, туманившие его глаза, начали рассеиваться.
Вот так-то лучше, подумала она. Намного лучше.
— Вас это устраивает, мисс Коул?
Эви едва удержалась, чтобы не подскочить на месте — столь неожиданным для нее оказался вопрос мистера Хантера. О Боже, о чем говорят остальные?
— Э-э… да?
— Прекрасно. В таком случае, вы, по мере необходимости, станете помогать миссис Саммерс и Кристиану выполнять свои обязанности. А Мак-Алистер возьмет на себя приготовление пищи.
Поначалу Мак-Алистер выразил удивление столь бесцеремонным заявлением, приподняв бровь, но потом, смирившись, лишь пожал плечами:
— Я умею готовить.
Когда с едой — если ее можно назвать таковой — было покончено, Эви уединилась в библиотеке, миссис Саммерс удалилась к себе в комнату, а джентльмены веселой гурьбой перешли в кабинет со стаканами бренди в руках. Последнее изрядно позабавило Эви. Она всегда считала, что потягивание бренди в кабинете — ритуал, который следует приберечь для формальных званых обедов или сугубо домашних торжеств. Но если сейчас на ее глазах разворачивалось семейное торжество, то оно, несомненно, претендовало на звание самого странного на ее памяти.
Улыбаясь про себя, она перешагнула порог библиотеки, бросила оценивающий взгляд на диванчик у окна — завтра, быть может, — и начала поиски книги, которая помогла бы ей скоротать время. Поскольку читателем она была завзятым, а круг ее интересов — достаточно широким, то обыкновенно задача эта благополучно разрешалась в течение нескольких минут. Но вскоре Эви обнаружила, что по какой-то необъяснимой причине мистер Хантер собрал на полках почти исключительно книги, посвященные искусству ведения торговли и фермерского хозяйства.
В конце концов, ей удалось отыскать несколько философских трактатов, из которых она и выбрала более всего заинтересовавший ее том. Нельзя сказать, что такого рода вещи очень уж ее занимали, но, во всяком случае, это представлялось ей предпочтительнее истории разведения различных видов английских длинношерстных овец.
Зажав под мышкой выбранную книгу, она направилась в свою комнату, собираясь пораньше лечь спать, чтобы до полудня начать завтрашний день, суливший ей прогулку под парусом.
Эви не обратила особого внимания на приглушенный гул мужских голосов, доносившийся из кабинета… как вдруг прозвучавшее собственное имя заставило ее остановиться.
Эви замерла на пороге. Дверь в кабинет была чуть приоткрыта, на дюйм или два, и в щель она увидела — после некоторых маневров, в ходе которых ей пришлось положить на пол книгу, — Мак-Алистера, Кристиана и мистера Хантера, сидевших вокруг небольшого столика на резных ножках, стоявшего в углу.
— Поскольку никто не желает первым поднимать эту тему, полагаю, эта неприятная обязанность возлагается на меня. — Мистер Хантер перекатывал бренди в сужавшемся кверху бокале. — Пожалуй, мы должны выманить преступника — или преступников — из их укрытия.