Дерзкий поцелуй

Джонсон Алисса

Правильно ли она поступила? Правильноли она сделала то, что от нее требовалось?

Чтобы ответить на первый вопрос, придется подождать, пока она хотя бы немного успокоится и к ней вернется способность рассуждать здраво. Что же касается второго… она исподтишка взглянула на Мак-Алистера. Закинув одну руку за голову, он второй ласково скользил вверх и вниз по ее спине, и на лице у него было написано самое безмятежное и спокойное выражение, которое она когда-либо видела.

Похоже, кое-чтоона

все-таки сделала правильно.

Осмелев от чувства целомудрия, которое дарило ей стеганое одеяло, Эви осторожно выпростала руку и коснулась длинного извилистого шрама у него на груди, который заметила ранее. И вообще, у ее мужчины тело оказалось покрыто пугающим количеством рубцов и боевых отметин, и девушка вдруг подумала, что представления не имеет, как и когда он получил их. Слегка нахмурившись, она осторожно провела пальчиком по рубцам на его коже.

— Как это случилось?

Мак-Алистер почувствовал, как в носу у него стало щекотно от сдерживаемого смеха. Разумеется, а чего еще он должен был ожидать? Эви захотелось поговорить! Но вместо того чтобы ответить, он ласково погладил ее по голове, пропуская между пальцами шелковистые пряди ее волос, надеясь убаюкать ее и призвать на подмогу сон, в котором она так нуждалась.

— Я почти ничего не знаю о вашей жизни до того, как вы поселились в Халдоне, — начала она.

Рука Мак-Алистера замерла.

— Это важно для вас? Мое прошлое?

Сделай так, Господи, чтобы она сказала «нет». Пожалуйста:пусть она скажет…

— Да.

Черт побери.

— Это ведь часть вас, часть того, кем вы являетесь, — прошептала Эви.

— Нет. Я стал совершенно другим человеком по сравнению с тем, кем был восемь лет назад.

— Хорошо, в таком случае, это — часть того, что сделало вас тем, кем вы являетесь сейчас. — Эви приподняла голову, чтобы взглянуть на него, и между бровей у нее пролегла крошечная морщинка. — Вы не хотите говорить мне?

Еще бы! Он не просто не хотел, он оченьне хотел ничего ей рассказывать. Но будучи готовым вынести ее неудовольствие, он не смог противостоять разочарованию, которое уже собиралось в глубине ее глаз.

Мак-Алистер осторожно прочистил горло.

— Я ушел из дома в четырнадцать лет.

Что ж, по крайней мере, это он мог попытаться ей рассказать.

— Чтобы учиться в школе?

Он покачал головой:

— Просто ушел.

И покрепче прижал ее к себе. Он хотел — нет, ему было необходимо — обнимать ее во время своего невеселого повествования.

— Моя мать влюбилась, в очередной раз. На этот раз ее избранником стал мистер Карвилль. Молодой, состоятельный, поглощавший все ее время.

— Он был недобр с вами?

— Нет, отчего же. Он был не из тех, кто способен намеренно причинить вред ребенку. — Не способен причинить вред намеренно. — Но они были влюблены и… эгоистичны в своей страсти.

—

Простите. Что случилось потом?

— Он увез мою мать с собой на континент [11] , а нас, детей, отослал на жительство в одно из своих сельских поместий.

11

На Британских островах «континентом» именуют Европу (остальную ее часть).

Эви подняла руку, чтобы убрать с его лба непослушную прядку волос.

— И с вами там дурно обращались?

— И да, и нет. У нас была крыша над головой, мы не ходили голыми и босыми. И голодными тоже. В поместье жила кое-какая прислуга, без которой было не обойтись. Некоторые из них… относились к нам хорошо.

Они сами были запуганы, вспомнил он, но к нему и братьям относились без злобы.

— Только некоторые?

— Наше воспитание поручили управляющему поместьем и его супруге, мистеру и миссис Бернетт.

Даже просто оттого, что Мак-Алистер произнес это имя вслух, у него перехватило дыхание, а в сердце вспыхнул гнев.

— А вот им появление новых обитателей, то есть нас, пришлось очень и очень не по вкусу.

Хотя, не исключено, что он ошибался. Пожалуй, все было совсем наоборот. Им это нравилось. Нет, не так — им нравилось вмешиваться в чужую жизнь, они получали от этого истинное наслаждение.

— Они меняли учителей и гувернанток для нас как перчатки, нанимая и увольняя их по своему разумению. Руководствуясь прихотью и капризами. Жаловались, что те слишком небрежно относились к вопросу воспитания нас в строгости. Управляющий с супругой хотели, чтобы в их доме — они абсолютно серьезно считали его своим — всегда господствовали порядок, чистота и тишина.

— Но это невозможно, имея на руках семерых детей.

— Нас было всего шестеро, но вы правы, это было невозможно. — Мак-Алистер рассеянно коснулся пальцами шрама, о котором его спрашивала Эви. — И наказания были суровыми.

У нее перехватило дыхание.

— Так это оттуда…

— Кнут, — пояснил он. — Миссис Бернетт любила хватать все, что подвернется под руку. А в тот момент, когда я совершил непростительный, с ее точки зрения, проступок, мы были в конюшне. — Уголки губ Мак-Алистера дрогнули в улыбке. — Дьявол забери эту женщину, она была вспыльчивой, как порох.

— Как вы можете шутить такими вещами?

Потому что недолгие взрывы раздражительности или даже бешенства можно пережить. А от ударов кнутом можно уклониться или просто перетерпеть первые несколько секунд, когда боль кажется острой и невыносимой, а потом, когда она притупится, на нее уже можно не обращать внимания.

— А вот методы наказания, к которым прибегал мистер Бернетт, были намного хуже.

Они были холодными, рассудительными и продолжительными. И избежать их было нельзя.