Дерзкий
Шрифт:
Я чувствую себя настолько в своей тарелке, что на время даже забываю, кто я и где я.
Ору, прыгаю, ругаюсь громко и матерно, отвечаю на обжималки и рукопожатия ребят из своей команды после каждого словленного мяча.
Солнце поднимается все выше, становится просто адски жарко, майка под олимпийкой и толстовкой насквозь мокрая, волосы мои мокрые, рожа красная, глаза бешеные.
Красотища!
Пока играем, я этого особо не чувствую, некогда.
Но вот игра завершается, с нашим счетом, потому что кроме Ершова у той команды звезд не нашлось, и Шатер с компанией в итоге наваляли аж пять мячей разницы под восторженный рев трибун.
Когда все прекращается, все поздравлялки, обжималки, и так далее, парни топают в душ.
А я, наконец, ощущаю, насколько у меня все мокрое. Везде буквально.
Только верхняя одежда еще держится, карго непромокаемые, но дышащие, пятен нет, олимпийка просто не успела пропотеть насквозь. Но все это дело не за горами, если ничего не предприму.
Свалить с занятий – тоже не вариант. Мероприятие, из-за которого нас всех две пары мариновали на поле, отчетное, по его итогам буду раздаваться задания, а, значит, необходимо там появиться.
Я напоследок устало даю пять восхищенному Костяну, выслушиваю в очередной раз, какой я красавчик и крутой вратарь, и топаю к своему рюкзаку.
Возле него пасутся Лола с Катькой.
Рюкзак выглядит потрепанным, не иначе, у третьекурсниц силой отбивали.
Мои дикие курочки.
– Арсик, Арсик! – пищат они взбудоражено, – ты такой крутой! Такой клевый! Арсик! Ты – лучше всех, только на тебя и смотрели!
Я уныло благодарю, выискиваю очки и привычно маскируюсь.
Пока болтаем с девчонками, попеременно виснущими на мне, народ расходится.
До мероприятия еще двадцать минут.
– Я в душ, девочки, потом увидимся, – наконец, прекращаю я разговор, и, кивнув благодарно на обещание придержать место, топаю к мужской раздевалке.
План у меня простой.
Сейчас медленно-медленно дойду, потом покопаюсь с вещами, подожду, пока все выйдут… И наконец-то помоюсь!
Быстро! Хотя бы водой обольюсь, а то невозможно же! Ощущение, что тряпки на мне не просто мокрые, а реально словно текут!
Приму душ, обсохну, нацеплю карго и самое необходимое, без чего не обойтись.
А все мокрые тряпки запихаю в пакет.
Захожу в раздевалку, уже опять морально готовясь к мужскому стриптизу, но там никого!
Да ладно! Неужели судьба хоть на чуть-чуть ко мне лицом повернулась, для разнообразия.
Быстро проверяю душевые, защелкиваю замок, раздеваюсь и с блаженным стоном становлюсь под тугие струи душа.
Мыла нет, шампуня тоже, но и не надо! Прохладная вода дарит ощущение чистоты и свежести.
Как раз то, что мне так необходимо сейчас.
Закрываю глаза, упираюсь руками в стену, наслаждаясь тем, как струи воды падают на голову, стекают по спине.
Кайф, боже мой, какой кайф… Вечность можно простоять…
Но вечность не получается, потому что ощущение чужого присутствия наваливается в одну секунду.
У меня вообще это дело сильно развито, когда смотрят в спину, просто смотрят искоса, мельком даже, сразу просекаю. Словно кожей ощущаю.
Сердце замирает, резко разворачиваюсь…
У двери, которая была закрыта на задвижку, стоит Шатер. Не знаю, сколько он там стоит, но по ощущениям, не меньше минуты.
Стоит и смотрит на меня. Молча. И мне даже отсюда видно, насколько расширены его зрачки, насколько темный взгляд.
Я в таком шоке, что лишь глупо хлопаю губами, отшатываясь невольно к стене душевой и пытаясь прикрыться. Глупо. Он все равно все видел уже. И спину мою разглядел, посеченную, в шрамах, и задницу, и талию тонкую.
И грудь второго размера с остро торчащими сосками.
Шатер моргает, потом усмехается, запирает опять дверь на задвижку и идет ко мне.
8. Когда думаешь, что сходишь с ума… А потом не думаешь
Ощущение текущей крыши – одно из самый неприятных, что мне когда-либо доводилось испытывать.
Особенно хреново, когда ты этот момент отслеживаешь. Когда понимаешь, что пока еще нормальный, но первые тревожные звоночки – вот они!
И не веришь сначала, потому что… Да ну нафиг! Да нет! Да не может такого быть!
А потом спохватываешься, отслеживаешь свое поведение, ловишь себя на очередной фигне… И осознаёшь, что да. Именно – что да. Может такое быть.
Уже происходит. С тобой.
И вот как раз в этот момент пугаешься в первый раз по-настоящему.
Потому что самое дерьмовое – это осознавать.
Обычно за осознанием следует неприятие.
Это мне на психологии рассказывали еще в школе. Типа, несколько стадий. Чего-то там про последовательность, где обязательно будут осознание, неприятие, отторжение, потом обязательно гнев, потом еще какая-то хрень, а потом… Потом принятие.
Так я испугался больше всего именно этой дикой перспективы. Принятия.
Потому что все можно под себя подстроить, ну… Не все, но многое. Но вот то, что тебе могут нравиться парни… Нееее… От одной мысли об этом все внутри леденело, переворачивалось и выкручивалось.
Да меня так в пот ни перед одним соревнованием не бросало, вот реально!
А здесь…
И, главное, ничего не предвещало!!! Вообще ничего!!!
До двадцати лет я считал себя очень даже гетеросексуальным. Даже, наверно, чересчур, как сказала бы моя мама, если б была в курсе хотя бы половины похождений.
Отчим Данил, которого я с девяти лет своих называл отцом, знал, конечно, побольше мамы, потому что приходилось привлекать его и связи его многочисленных друзей, когда пару раз влетал. Не то, чтоб по-крупному, но все равно. Мне для спортивной карьеры лишние приводы в полицию не полезны, и очень даже хорошо, что у Данила имеются серьезные подвязки и в полиции, и в прокуратуре, и… И еще много где.