Десант на Европу, или возвращение Мафусаила
Шрифт:
Близнецы выкинули такой фокус, о котором после с ужасом вспоминали гиды, дежурившие в турцентре «Стикни». Фо и Джи встали в цепочке последними, а потом втихаря отсоединили штуцера своего участка общего фала и потихоньку уползли в сторону. Разумеется, в скафандре гида-инструктора должна была сработать тревожная сигнализация, но хитроумый Фо сделал так, чтобы она не сработала. Фокус удался. Пока близнецов нашли, они успели вволю порезвится среди руин Старой верфи, заброшенной еще со времен начального этапа терраформирования, когда Фобос был главным перевалочным пунктом. Скандал был страшный, братьев надолго отлучили от туристических вылазок за пределы атмосферы, а экскурсии с той поры проводили сразу два инструктора – второй шел замыкающим.
– У меня все готово! – сказал Фо, появляясь из технического отсека.
В руках он держал какую-то паукообразную конструкцию, похожую на остов зонтика.
– У меня тоже, – сказал Джи. – И как эту хрень прицепить?
– Щас расскажу…
Несколько часов ушло на инструктаж и тренировки. С Джи семь потов сошло, прежде, чем он научился насаживать «скелет зонтика» на штангу дальномера. Причем, проделывать это пришлось не голыми руками, а – в перчатках скафандра, да еще надутого изнутри. Наконец, Фо дал добро.
– Давай действуй! – буркнул он. – Только фал не отцепляй!
Младший брат довольно ухмыльнулся: похоже, Фо тоже вспомнил тот случай на Фобосе. Ведь произнесенная им фраза давно превратилась в пароль.
Оттолкнувшись руками от кромки люка, Джи всплыл над «Птерозавром». Вернее сказать, спустился из-под – так как выходной люк находился под брюхом старика-дельтаящера. Но в космосе это, само собой, значения не имело. Золотое яблоко Солнца заслонял корпус, и поначалу показалось, что с этой стороны царит непроглядная тьма. Однако задрав голову, сквозь верхнюю часть прозрачного шлема Джи увидел сияющую кромку крыла. Глядя прямо перед собой, он подождал, пока глаза привыкнут к темноте. Постепенно стали проступать булавочные проколы звезд. Юпитер из этого положения разглядеть было невозможно, зато приветливая голубоватая звездочка Сатурна радовала глаз. Джи мог поклясться, что различает многоцветную ауру колец, но конечно же, это был самообман – с такого расстояния колец не увидишь.
«Как дела, брат?»
Раздавшийся внутри шлема голос Фо бы слишком громок, но все-таки приятно было услышать живую речь в мертвенной тишине вакуума.
– Вышел нормально, – ответил Джи. – Осматриваюсь.
«Станция назначения уже видна?»
– Нет. Корпус заслоняет.
«А мне видна. – В голосе старшего не хватало воодушевления. – Далековато еще. Кабы не опоздать…»
То что самая большая планета Солнечной системы ни на минуту не опоздает на рандеву с крохотным кораблем, сомнению не подлежало, но Фо, конечно же, подразумевал другое.
– Тогда выдвигай дальномер, – сказал младший. – Да поживее!
«Уже в пути!»
Джи ухватился за фал обоими руками и подтянул себя поближе к корпусу, предварительно включив наплечные фонари. На затененной поверхности «птерозаврьева» брюха образовались два светлых пятна. И как раз между ними отворился технологический лючок, из которого показалась штанга с толстеньким тубусом на конце. Когда штанга выдвинулась на максимально возможную длину, тубус раскололся надвое, открыв «глазок» лазерного дальномера.
– Вижу дальномер! – доложил Джи.
«Порядок! – хрипло каркнул голос Фо. – Начинаю демонстрацию!»
«Глазок» налился красным и вдруг погас. Спустя минуту, в течение которой Джи едва сдерживался, чтобы не торопить брата, дальномер заработал снова. На этот раз он ритмично замигал, словно проблесковый маячок, но со смыслом.
Шевеля губами, младший прочел: «Привет, братишка! Сухи штанишки?»
– За своими смотри! – радостно заорал Джи.
«Ага, – отозвался старший. – Проняло…»
– Лучше просигналь, что следует, – потребовал Джи. – Нечего тут про мои штанишки на всю Систему трезвонить!
Дальномер замигал снова: «Штанишки Джи сухи, как… как…»
– Не парься, – сказал младший. – Все равно рифму не подберешь. А вот за стихоплётство ответишь.
«Ой, ой, ой, – откликнулся дальномер. – Я от страха сам не свой!»
– Эринии! – крикнул Джи.
«Где?! – испуганно спросил Фо. – Ты их видишь?!»
– Я пошутил, – сказал брат. – Но если ты не прекратишь плести рифмованную чепуху, они точно появятся.
– Напугал, – хмыкнул старший. – Ладно, хватить базарить, начинай работать.
Каюта Лимы Майлз превратилась в швейную мастерскую. Хорошо еще, что космолайнер двигался с постоянным ускорением и сила тяжести на его борту составляла почти тридцать процентов от земной. Иначе все эти выкройки, куски ткани, катушки с нитками и прочие атрибуты портняжного ремесла, не изжитые и в двадцать четвертом столетии, заняли бы сейчас все свободное пространство сверху донизу.
Давно уже Лима не работала с таким упоением, причем, своими руками, а не при помощи многочисленной армии механоргов, бывших на Земле к услугам великого модельера. Прежде бы никому и в голову не пришло, что на борту роскошного ультрасовременного космического корабля вдруг установится простой быт. По какой-то, довольно туманной для Лимы, причине экипаж отключил сервисных механоргов-андроидов и пассажирам многое пришлось делать самостоятельно.
Даже готовить пищу. Страшно представить, что было бы, не окажись среди избранных счастливчиков – боже мой, как нелепо теперь это звучало! – лучшего шеф-повара Солнечной системы Роберта Головко. Всем бы пришлось питаться этим ужасным рационом для космолетчиков. Роберт с удовольствием воцарился на корабельном камбузе, повелевая добровольными помощниками, умудряющимися под его чутким руководством готовить сносные блюда. Своими знаменитыми на весь мир рецептами с ним поделилась Катерина Бланш, автор и ведущая самой популярной кулинарной программы на мульти-TV, которая, как оказалось, сама готовить не умеет.
Лима не могла себе позволить такой роскоши, как привлечение добровольцев, хотя ее труд был не менее тонок и кропотлив. А может быть, потому и не могла? Все-таки творческий процесс дизайнера одежды более интимен, чем кухонное действо. И потом, Лима не желала никому выдавать свои секреты, хотя от желающих приобщиться к таинству отбоя не было.
Едва на «Вестнике богов» жизнь вошла в относительно нормальную колею, Лима затосковала по тому, что окружало ее всю сознательную жизнь, а главное, по подиуму. По той особенной наэлектризованной атмосфере, что сгущалась в комнатах, где модели одевались и готовились к выходу, чтобы подобно молниям ослепить взоры восхищенных зрителей.