Десантники
Шрифт:
Посадили нас в Елатьме на пароход, и на Рязань. А в Касимове в медицинском техникуме моя будущая жена училась на фельдшера. Я ее со второго класса полюбил на всю жизнь. И, когда мы проплывали мимо Касимова, она вышла на берег, рукой машет, плачет, и я плакал… Сейчас, когда я по радио слышу одну песню, как мать стоит на берегу и провожает сына в армию, я всегда вспоминаю этот момент и плачу…
Привезли нас в Энгельс, там формировался 4-й воздушно-десантный корпус. Поволжских немцев всех уже вывезли, и мы расположились в их домах. И по январь 1942 года из нас там усиленно готовили десантников.
Я попал в 1-й взвод 1-й роты 1-го батальона 214-й бригады. А так
Но на такой службе я, конечно, немного избаловался, и был такой случай. Месяца за два до отправки на фронт прибыл к нам новый командир, посмотрел на меня, и понял, что парень-то не совсем готов. Может сунуться не туда и сразу погибнет. И он мне так сказал: «Тебе сынок надо посерьезней заниматься! А то бумажки какие-то носишь, старшине помогаешь». И тут я понял – скоро мы пойдем на смерть…
И вечером что-то мне нужно было спросить у командира, пошел к нему, а он на улице гонял человек пять провинившихся. Зима, мороз градусов тридцать, а они в тельняшках… Подхожу, чтобы обратиться, а он мне вдруг приказывает: «Ложись!» Я опешил, но лег. Он новую команду дает: «Вперед!» Пополз, а впереди здоровенный сугроб. Он увидел мое сомнение, еще громче кричит: «Вперед!» Ну, думаю, совсем с ума сошел… Ползу, закопался в этом снегу, только тут он смилостивился: «Отставить! В расположение взвода!» А лет через сорок после войны в Москве собирался наш 4-й корпус, и этот нацмен приехал туда с дочкой. Я его узнал, подошел, выпили, конечно.
Еще случай интересный. Подготовку нам дали очень неплохую, и, когда принимали готовность корпуса, устроили такой экзамен – пройти десять километров по колено в снегу по пересеченной местности туда-то, а обратно по дороге. И туда я вместе со всеми добежал, а вот обратно мое писарство все-таки сказалось. И не только у меня, некоторые вообще падали. Так на обратном пути меня незадолго до конца посадили на лошадь. Но оказалось, что это место просматривалось с КП, а оттуда какой-то генерал за всем наблюдал. И мне кто-то из ребят подсказал: «Слезай и беги – первым прибежишь!» Я слез, побежал, а меня сверху этот генерал пальцем подзывает: «Фамилия!» – «Гришанов!» – «Давай беги дальше!» Вот так я первым прибег, и на построении меня назвали отличником боевой подготовки (смеется).
Какие ребята с вами служили?
Нас около десяти тысяч было, но случайных людей я там не видел. Больше скажу – это были отборные сливки! Лучшие из лучших, люди, отобранные из Комсомола, которые были готовы в любой момент отдать свои жизни за Родину. У нас был такой заряд – да мы их разорвем! И ни о чем другом не думали – жить, не жить…
С парашютом прыгали?
В Энгельсе нет, но где-то в начале января нас перевезли в Раменское, и уже там нам всем предстояло совершить первые прыжки. Но только начали прыгать, как в одной из групп погибло сразу два человека. Все прыжки сразу отменили, и мне, например, прыгнуть тогда не довелось.
Стали разбираться и выяснили. Оказывается, после осенних прыжков парашюты собрали мокрыми, и в этот мороз под тридцать градусов они сырые, конечно, заледенели и не раскрылись.
А через неделю-полторы нас отправили в Калугу, и как выгрузились, сразу команда: «Построиться!» Построились, но дальнейших приказов не поступало. Поняли – кого-то ждем. Этим кем-то оказался сам командир корпуса – генерал-майор Алексей Федорович Левашов.
Остановившись перед строем, обвел нас бодрым взглядом и торжественно произнес: «Слышите канонаду? Это наши гонят немца от стен Калуги. Скоро и нам в бой, а пока нужны добровольцы для заброски в тыл врага. Кто из вас готов к выполнению боевой задачи, прошу выйти из строя прямо сейчас». Но на фоне устрашающе гремевшего неподалеку боя, картины разрушенных зданий, разбитой техники, стоявшей прямо посреди развалин, эти слова подействовали на нас неоднозначно. Мы не струсили, ни в коем случае, но просто нам, впервые соприкоснувшимся с войной так близко, в городе, который всем своим видом отражал весь ее ужас, оказалось сложно принять такое решение быстро. Многие стыдливо опустив глаза в землю, неуверенно переминались с ноги на ногу.
А рядом со мной стоял двоюродный брат моей будущей жены, и я ему говорю: «Ну что, Вить, пойдем? Какая разница, когда погибать, сегодня или завтра?!», и шагнул вперед. В батальоне было шестьсот сорок человек, а вышло нас всего человек семьдесят. Но потом стали подробно опрашивать: как самочувствие, и вплоть до мелочей: «Есть перочинный нож?» Если нет, сразу крик: «У кого есть?»
В общем, тех, кто вышел, просеивали, просеивали, в итоге осталось нас человек двадцать пять, из которых я никого раньше не знал. Витю не взяли из-за стертых сапогами ног, и он потом погиб в первом же бою…
Посадили в машину, поехали. И так неясно, что с нами, как, чего, а тут совсем уж непонятно – куда нас теперь? Уже ночью привезли в один из домов, а там такой стол накрыт, мама дорогая… Чего только нет: и колбаса, и хлеб, и сгущенка, и шоколад, и другие продукты, которые даже до войны было тяжело купить. А на полу стоят ящики с водкой. «Гуляйте, пейте!»
Полночи мы «морально готовились» отправиться в тыл врага. Еще ни разу в жизни я так не наедался… Но когда мой желудок наполнился до отказа, у меня вдруг возник вопрос: «А с чего это вдруг нам оказаны такие королевские почести?» Ответ на него я получил очень скоро…
Утром нашу группу доставили в штаб корпуса и там нам прямо сказали: «Вы – смертники! Завтра будете десантироваться в Смоленской области…» Лично комкор Левашов ставил нам задачи, главной из которых было пускать под откос эшелоны, шедшие из-под Москвы на юго-запад. Среди второстепенных задач он назвал помощь, по возможности, мирному населению, уничтожение немецких штабов и сбор сведений о противнике.
Выдали каждому ППД или ППШ – считаю, плохие автоматы. Песчинка попадет и все, заминка. По три гранаты, а патронов и продуктов набрали, кто, сколько смог унести.
Одежда.
В чем были, в том и прыгнули. Только маскхалаты выдали. И еще добавили к нашей группе девушку-переводчицу, бывшую учительницу из Москвы.
Но на наше счастье, или на беду, уж не знаю, разбушевалась метель, и двое суток мы не могли вылететь. Как же мучительно долго тянулось это время… Наконец погода улучшилась, и утром к нам пришел один из штабных офицеров: «Завтра днем вас сбросят!»
Вначале нам показалось, что он оговорился или это какая-то ошибка: «Днем? Быть такого не может!» Однако командир группы младший лейтенант Мокров, крепкий, высокий человек с орденом на груди за финскую кампанию, с грустью на нас взглянул и покачал головой: «Да нет, не ошибка…»