Десантный вариант
Шрифт:
— Ну а если окончить хороший институт?
— И в путный вуз без большого блата не поступить, будь ты хоть семи пядей во лбу. Например, МГИМО — Московский институт международных отношений. Там учатся дети наших партийных бонз. Из привилегированных английских, французских специальных школ, и туда нам хода нет. Ну как, развеял я твои иллюзии?
— Хорошо, а ты-то куда думаешь поступать?
— Да никуда.
— Как это?
— Да очень просто… Я тебе скажу. Ты не разболтаешь. Пришел вызов из Израиля. От родичей. Теперь отец оформляет выездную визу. Сколько это продлится, не знаю, может, полгода,
— Уедете всей семьей?
— Да, теперь точно уедем.
— Почему теперь?
— Отец дошел до точки кипения. Ты же знаешь, он разными изобретениями занимается. По ночам сидит, чертит, считает. Хвалиться не хочу, просто от других слышал, что он талантливый инженер. А все почти его труды впустую. Кое-что, по мелочам, еще внедряют на производстве, а остальные, сильные, разработки, которые могут принести стране миллионы рублей, остаются за бортом. Ваши, говорят, проекты требуют больших капитальных вложений.
Он жил у родственников-москвичей, а там как раз приехал из Австралии дядя отца. Это его подарки: книга для меня, сигареты, коньяк. Короче, убедил он отца выписаться из нашего дурдома. Отец очень не хотел уезжать, да и я тоже. Ну, мать у нас — восточная женщина, куда отец, туда и она. Не знаю, может, и в Израиле жить не будем, у нас родственники и в Австралии, и в Канаде, и еще где-то. Хорошо хоть отец на оборонку не работает, а то вообще бы не выехать.
— Да, дела…
— Сань, забыл тебе еще сказать… Ты лучше со мной, когда уеду, связь не поддерживай, понял? В СССР такие связи очень могут отрицательно влиять…
Несколько минут друзья сидели молча, каждый думал о своем. Жизнь показывала им, может впервые, свою теневую сторону. Полные энергии, мечтающие о большом, настоящем деле, они еще не знали, сколько преград впереди, когда опускаются руки и мнится, что все усилия бесполезны. Пройдет время, и парни узнают, что настоящий мужчина — это тот, кто, упав, может подниматься и идти вперед, падать и опять карабкаться, когда уже нет сил, а цель так далека…
Прошло несколько дней. Наступило воскресенье. Мать ушла на рынок за продуктами, отец дежурил в больнице. Но это летнее воскресенье Орлов запомнил на всю жизнь.
Саня в раздумье, чем бы заняться, щелкнул кнопкой телевизора. На экране появились солдаты-десантники, показывающие рукопашный бой. Одни из них с ножами, с автоматами, с ощетинившимися штыками, с саперными лопатками нападали на других. А те, без оружия, ловко выбивая, выкручивая орудия смерти, бросали своих противников на землю, изображая последний фиксирующий удар сапогом или кулаком. Мелькали тела в комбинезонах, слышались короткие крики на выдохе. Несколько офицеров в голубых беретах стояли поодаль, наблюдая за групповым боем. «Передача „Служу Советскому Союзу“,» — догадался Орлов.
Заинтересовавшись тем, что показывали по телевизору, он уселся в кресло. Десантники на экране уже ловко преодолевали полосу препятствий сквозь огонь, дым и грохот. Потом летели вниз на альпийских тросах, с отвесных горных скал, умудряясь стрелять короткими очередями из автоматов. В конце передачи показали выброску десанта с самолетов: бегущие в открытые люки внутри воздушного корабля солдаты, купола парашютов белыми пятнами в небе. Картина
«Вот оно, настоящее мужское дело, — подумал Орлов. — Что еще думать и сомневаться? Лучше для меня ничего нет. Буду поступать в Рязанское десантное. Голубой берет не хуже зеленого берета Джина Грина». Решение было принято, и Александр почувствовал огромное облегчение на душе. Ясность цели — лучший спутник на жизненной дороге.
Русский стиль
Витя Шаров в свои восемнадцать лет в тридцатые годы XX столетия был настоящим сыном советской империи.
Ярого комсомольца, юного бестолкового токаря завода, где план наглухо перекрывал качество, партия призвала как подходящий социальный элемент для работы в НКВД. Новая скрипящая ремнями форма, хорошее питание, твердая, не имеющая возражений, красная большевистская пропаганда сделали из парнишки твердолобого и стойкого бойца органов. Кругозор Вити был сужен до размеров «Истории ВКП(б)» незабвенного вождя народов. Крики истязаемых в подвалах НКВД людей не будили в его сознании даже простых человеческих чувств — ведь то были хитрые, изворотливые «враги народа». Большевистская инквизиция, в отличие от гитлеровской, не разделяла граждан своей империи на лояльных режиму и «контру». Весь народ был подавлен страхом и пропагандой.
Женившись в двадцать пять лет на милой дочери своего начальника, Шаров все так же пребывал в состоянии карающего меча революции. За усердие в службе да усилиями тестя он вырос на иерархической лестнице. Радужные перспективы раскрывались перед молодым следователем, который ударом сапога заставлял подследственных подписывать любые признания.
Но судьба вдруг нанесла чекисту страшный неотвратимый удар.
Машина страха, заведенная Иосифом Джугашвили и его подручными, требовала все больше и больше новых жертв. Люди, вернее нелюди, строчили доносы на родных, знакомых, сослуживцев ради карьеры, из зависти или, в крайнем случае, чтобы самим не попасть под кровавые жернова. Палачи становились жертвами в одночасье. Это был не закон джунглей, где побеждал сильный, а закон тварей, по которому победу одерживал самый подлый.
Был арестован и расстрелян сначала тесть Шарова, за ним задержали жену молодого следователя и упрятали в один из многочисленных бараков ГУЛАГа.
Виктор сломался. Внутри всегда уверенного и подтянутого чекиста зрел бунт. Шаров заглушал совесть и сознание водкой, но не пьянел; почти сходил с ума, ожидая с животным ужасом собственного ареста. Ведь кому-кому, а ему было доподлинно известно, что творилось в подвалах НКВД. Но проходили дни, недели, а его не трогали. Один из друзей-собутыльников в пьяном бреду признался Виктору, что видел, как его жену жестоко изнасиловали трое охранников прямо в кабинете следователя. Доведенный до отчаяния, Шаров все чаще посматривал на наган. Но как решиться распрощаться с жизнью в неполные тридцать лет?