Десантура
Шрифт:
– Ваши сведения...
– Да шучу я, господин обер-лейтенант!
– перебил его ухмыляющийся Тарасов.
– неужели вы думаете, что лапы НКВД действительно так вездесущи?
– Но, они же должны следить за детьми высокопоставленных чиновников? Я вот, честно говоря, не понимаю - как Сталин отпустил своего сына на фронт!
– А дети ваших партийных чиновников воюют?
– Военных - конечно. А у партийных... По-моему, у них нет детей. Вот, кажется, у Геббельса есть - но они еще маленькие, - ответил фон Вальдерзее.
–
– Я беспартийный, герр Тарасов!
– гордо ответил обер-лейтенант.
– Мы, военные, стараемся быть вне политики! Конечно, на войне неизбежны страдания, но вермахт всеми путями старается эти страдания минимизировать, если вы об этом...
– Я тоже беспартийный, господин фон Вальдерзее.
– прервал его подполковник.
– И что это меняет? Германия, ведомая национал-социализмом напала на Россию, ведомую большевиками. Я уважаю немцев, вы знаете, у меня жена - немка...
– Вы говорили...
– Но я не уважаю политиков, развязавших эту войну, - Тарасов пристально смотрел в глаза немцу. Тот прищурился, помолчал, подумал о чем-то своем. А потом продолжил:
– Итак, комиссара Мачехина ранили и эвакуировали, майор Гринев дезертировал, как вы выразились. Фактически, вы остались единственным командиром соединения. Каковы были ваши действия?
**
После того, как тяжелораненые были отправлены на болото Гладкий Мох, бригада - вернее то, что осталось от соединения первой маневренной и двести четвертой - снова двинулась в свой крестный путь к линии фронта.
То, что осталось...
Около полутора тысяч десантников...
Из запланированных шести тысяч.
Кто-то полег на Поломети, кто-то в Малом Опуево, кто-то смотрел замерзшими глазами из снегов Доброслей, Игожева, Старого Тарасова... Батальон Жука, так и не пробившийся через дорогу Демянск-Старая Русса ждал эвакуации с Невьего Мха... Три четверти двести четвертой, рассеянные еще при переходе линии фронта...
Ни подполковник Тарасов, ни комфронта Курочкин, ни, тем более, рядовые десантники не знали - насколько успешен их рейд по тылам окруженной немецкой группировки.
Они не знали - и знать не могли, - как тридцатая пехотная дивизия вермахта оказалась отрезанная от базы в Демянске, когда десантники оседлали единственную дорогу подвоза боеприпасов и продовольствия.
Они не знали, что благодаря их совместным действиям, вскрывшим тайные аэродромы в котле, - транспортный флот люфтваффе потерял уже семьдесят процентов своего состава. И этих, разбитых нашими Илами, Яками, Мигами 'Тетушек' Ю-полсотни два, так отчаянно будет не хватать немцам совсем в другом котле. В далеком отсюда Сталинграде. Но до того котла будет еще долгих и страшных восемь месяцев весны, лета и осени сорок второго года.
И всего через несколько недель в Берлин пойдет панический доклад обергруппенфюрера Теодора Эйке, командира той самой дивизии СС 'Мертвая Голова', которая сейчас по пятам следует за группой подполковника Тарасова, словно охотничий пес, вцепляющийся в спину раненого, измученного волка, доклад о том, что от дивизии осталось лишь сто семьдесят человек. Из десяти тысяч.
Из десяти тысяч в живых останется лишь сто семьдесят. Вдумайтесь в эти числа.
Сколько из этих эсэсовцев уничтожили голодные, обмороженные, измотанные восемнадцатилетние пацаны во главе с подполковником Тарасовым?
Этого не узнает никто и никогда.
Потому что десантники не считают - сколько перед ними живых врагов. А мертвых им считать некогда.
Они шли и не знали, что своим отчаянным походом, разрезавшим Демянский котел с севера на юг - они выиграли великую войну.
Но они этого не знали. А многие так и не узнают...
– Воздух!
Колонна, двигавшаяся по просеке, почти моментально рассыпалась по лесу и замерла. Это уже были не те мальчики, три недели назад вошедшие в котел. 'Это уже настоящие бойцы!' - с удовлетворением отметил про себя Тарасов.
Немецкий самолет на бреющем пронесся над просекой.
Командиры отчаянно кричали:
– Не стрелять, не стрелять!
А десантники молча смотрели в небо, приподняв винтовки. Команды им уже были не нужны. Они знали - что делать.
Но немец заметил их. Он развернулся, сделав петлю и снова пошел на снижение.
Бригада замерла, выжидая...
И...
Бомболюки раскрылись.
Вместо бомб посыпались какие-то бумажные листочки.
Он закружились снегопадом в апрельском небе, а самолет сделал еще один вираж, зачем-то помахал крыльями и умчался, скрывшись за лесом.
Бумажки весело падали на лес.
Одна из них упала перед Тарасовым.
Он поднял ее.
Там было отпечатано только два слова на русском:
'Тарасов! Сдавайся!'
Подполковник громко засмеялся:
– Фрицы бумажки на самокрутки подкинули!
Засмеялся слишком громко. Чтобы услышали.
Бригада молчала. А потом кто-то сказал:
– Ссуки, а табачка пожалели...
Десантники заржали в ответ командиру:
– Придется по второму назначению использовать!
– Васька, для второго назначения пожрать надо! Ты попроси фрица, чтобы жрачки подкинул. Глядишь и бумажка в пользу пойдет!
– А я к снежку привык! Только надо с елок брать, он там мягче!
– Конечно, снегом воду вытирать - самое то!
– Га-га-га!
А еще через минуту бригада снова шла вперед, ориентируясь по компасам и апрельскому солнцу.
Шла, развеселенная немцами.
А просека, тем временем, вышла к полю, которое пересекала наезженная - немцами, а кем же еще-то?
– дорога.