Desiderata. Созвездие судеб
Шрифт:
– Ну ты чего?
Есенка хитро улыбнулась в ответ на вопрос и ткнула ложкой вверх, показывая звездочку, потом указала на себя.
– Вот как!
Еще одна звездочку она присудила Императрице. Потом задумалась и раздала еще несколько штук – Наполеону, его Советнику, отцу Теодору и брату Достию.
– Эх, – уныло протянула Георгина. – Скорее бы они приехали, что ли? Скучища... С зимы, почитай, сижу тут безвылазно...
Девушка покивала в ответ. Ей, видимо, по душе была их компания и не терпелось уже увидеться с ними снова. Замужество подруги она и вовсе воспринимала как игру, увлекательную и захватывающую. Есенке по нраву пришлось известие
Капризы у загорской княгини и правда были, но только они имели иные причины. Сидеть взаперти ей было тяжко и скучно. Частенько приходили телеграммы от Наполеона, и тот, кто решился бы прочесть их “любовную переписку”, от удивления бы сел где стоял. Наполеон писал коротко, деловито, и хозяйка Загории отвечала ему в том же духе. Георгине было чем заняться, отчетов, хроник да рапортов она набрала с собой вволю, звание маршала она просто так носить не собиралась. Это что же, дорваться до любимого дела – и сложить лапки, довольствуясь достигнутым? Подобное было бы неразумно, да и нехорошо по отношению к старому другу, а теперь еще и официальному мужу в придачу. Подобное “супружество” Георгина рассматривала как весьма выгодное и надежное сотрудничество. Ей только и оставалось, что держать лицо да не ухмыляться, когда о нем заходила речь при третьих лицах.
Есенка же, когда Георгина была занята, просто пристраивалась рядом, с этюдником или пяльцами, а спустя некоторое время подходила и ластилась как кошка, напоминая про отдых. Точно так же она, словно наученная этому специально, могла развеять скуку и даже гнев. Так и сейчас – увидев хмурое лицо подруги, Есенка сморщила личико и изобразила некую особу, видимо, преклонного возраста и с болями в пояснице.
– Ох не напоминай, – отмахнулась Императрица, однако, хохотнула при этом. – Потешились славно, да второго раза не надобно.
Ее бессловесная собеседница залилась тихим смехом и снова принялась за лакомство. Звезды подмигивали сверху, словно тоже намекали на потешный случай, который ей вспомнился.
Еще никогда Достий не пробуждался так скоро и так поспешно. В ответ на звон часов мигом выпростал руку из-под одеяла, чтобы унять шумящий механизм, затем сам встал и принялся торопливо одеваться.
Он чувствовал себя взволнованным и оттого очень бодрым в этот час – а была, меж тем, глубокая ночь. Наконец, полностью облачившись и причесавшись кое-как пятерней, Достий вышел тихонько из комнаты и отправился к святому отцу.
Он как раз застал его – духовник при свете керосиновой лампы споро завязывал себе хвост. Достий даже замер на пороге – его всякий раз поражало, до чего ловко отец Теодор это проделывал, даже и с помощью поврежденной руки, зажимая конец шнурка между указательным и средним пальцами.
– Достий! – изумился он, когда, закончив, обернулся. – Ты что вскочил?
– Я тоже хочу поехать, – пролепетал молодой человек, прижимая к груди плащ. – Пожалуйста, святой отец…
Достию, разумеется, приходило в голову, что его могут оставить дома, потому он и явился проситься при полном параде. Духовник, однако, не колебался, улыбнулся лишь слегка и кивнул. Потом он захватил свою верхнюю одежду, погасил лампу, и они отправились.
Достию всегда хотелось попасть хоть раз
Это был один из самых значительных празднеств в их религии. Ночь, когда Отец Небесный, увидев, сколь мучаются и мечутся его земные дети, ибо не знают, как устроить свою жизнь, ниспослал им свои законы и заповеди.
Заповеди были продиктованы Первому Пророку, который потратил всю ночь, чтобы записать от первого до последнего слова свое видение. Потому и служба была ночной – начиналась в три часа и заканчивалась с рассветом. После Снисхождения следовал весенний пост – для того, чтобы не отвлекаясь на земное и суетное, почтить особым уважением заповеди Отца Небесного. Так и Первый Пророк передал божью волю – изучить законы в течение тридцати пяти дней, держа тело, помыслы и дела в чистоте.
Достий, оказавшись на улице, поежился и втянул голову в плечи – ночи пока еще были прохладными, и даже внутри экипажа было зябко. Отец Теодор, едва они заняли свои места, притянул молодого человека к себе, благо занавеси на окошках экипажа были задернуты, а внутри было темно.
– Тебе холодно совсем, – проворчал он. – А в соборе, небось, снова душно будет…
Достий припомнил церемонию венчания Императора – тогда и правда собралось много народу, воздух потяжелел и загустел. На этот раз Император своим присутствием собор не почтил – к прискорбию своих духовников. Вот, считай, на собственную свадьбу последний раз и был.
Вслед за этим Достий припомнил дару Георгину, начал гадать, каково там ей в Загории сейчас? Небось, надоело затворничать, ждет-пождет она мая-месяца, когда снова можно будет выйти в люди, а заодно принять желанных гостей. Ох, как уже самому хотелось туда, подальше из суетливой столицы, из неспокойного дворца с его многочисленными и не всегда дружелюбными обитателями и гостями. Зато уж в поместье Императрицы они большой и дружной компанией, наконец, вкусят отдыха и каких-то мирных развлечений – если, конечно, охоту и пальбу по мишеням, до какой хозяйка была великой охотницей, к ним тоже причислять...
Молодой человек склонил голову на плечо любимому и тут же почувствовал, как его целуют в макушку. Достий подумал лишь, как чуток стал святой отец к прикосновениям, едва тронешь его – как он тут же отвечает объятием или легким поцелуем. Изголодался…
Следующая мысль была внезапной и хлесткой как пощечина. Достий сел прямо, невольно отстранившись от спутника. Румянец заливал все лицо, даже дыхание сбилось от волнения.
– Что ты? Испугался чего? Достий?
Он помотал головой отрицательно и тут же потупился, не смея высказать все, что у него сейчас было на душе. Покраснел молодой человек вовсе не от смущения – от стыда.
Вот уже несколько месяцев, как они с духовником почти не касались друг друга, последний раз им удалось предаться любви в той случайной неуютной комнатке зябким утром. После события завертелись в таком круговороте, что нельзя было ни минутки уделить ласкам, да и опасно это было бы. Однако когда с Синодом и кабинетом министров было покончено – они все еще продолжали воздерживаться. И – Достий понял это только что – из-за него самого. Он так углубился в учебу, что и думать не мог о плотских утехах. А ведь знал, что отец Теодор испытывал желание к нему. Сейчас, когда экзамен был позади и совсем не пугал, Достию вдруг стало понятно – можно было уделить время близости, и не так уж мало. А он...