Деспот

Кей Саша

– Я, наверное, попозже зайду… – лепечу я, пытаясь нащупать дверную ручку за спиной.

– Я же сказал: ты вовремя, – жёстко пресекает мою попытку сбежать Марич.

Не заморачиваясь тем, чтобы прикрыться, он разворачивается ко мне.

Моё лицо каменеет от усилий удержать взгляд на уровне его глаз.

– На столе для тебя лежат документы. Ознакомься, пока я в душе, – в его голосе столько металла, что это звучит, как приказ.

Больше всего я боюсь, что он сейчас подойдёт ко мне, потому что я собой не владею. Этот человек постоянно выбивает

меня из колеи, вызывая противоречивые чувства, из которых постоянными остаются только страх и ненависть.

Но Марич скрывается за дверью в ванной, а я, вытерев о подол влажные руки, на подгибающихся ногах иду к журнальному столику и вытряхиваю белые листы из плотного, чуть шероховатого коричневого конверта.

Марич отсутствует всего минут десять, за это время я успеваю пробежать глазами по документам.

– Это для нотариуса? – уточняю я, когда он возвращается.

У него на бёдрах полотенце, но я все равно отвожу глаза и стараюсь на него не смотреть.

– Да. Завтра мой человек поедет к надежному нотариусу и откроет наследственное дело.

Краем глаза я вижу, как падает на кресло полотенце, и надеюсь, что это то, которым он вытирал волосы, а не то, которое прикрывало его естество.

– Разве я не должна заниматься этим лично?

– Уверена, что хочешь? – удивляется Марич.

Нет, я точно этого не хочу. Знаю, что буду чувствовать себя словно пиранья, которая думает только о деньгах.

– Тебе не кажется странным, что твои родители не оставили завещание? – вкрадчиво спрашивает Марич, и я вздрагиваю.

Его хрипловатый баритон раздается над самым ухом.

– Нет, не кажется, – отрезаю я. – Папа и мама были ещё молоды. Зачем им было думать о завещании?

Хочу говорить уверенно, но опасная близость так напрягает, что к концу фразы голос мой начинает срываться.

– Анастасия, – тянет Марич, пальцем перекидывая мою еще немного влажную прядь прядь волос, лежащую на груди, за спину, и я остро чувствую беззащитность шеи перед этим зверем. – Я не понимаю, как в такой среде, как наша, ты могла вырасти настолько… – он подбирает слово, и я опять ожидаю чего-то вроде глупой болонки, но Марич выбирает более мягкий вариант, – неприспособленной.

Звучит, может, и мягче, но смысл все равно унизительный.

Ощущаю себя декоративным питомцем в жизни родителей, который понятия не имеет, как устроен настоящий мир.

Стискиваю зубы, потому что догадываюсь, что в чем-то Марич прав.

– Бизнес твой отец защитил. На подобный случай Дмитрий оставил все нужные указания, документы подготовил, а о дочери не подумал, старый мудак бросил ребенка на произвол судьбы…

Вспышка гнева застилает мне глаза красной пеленой.

– Вы опять намекаете, что я не родная? – развернувшись к Маричу, я открыто встречаю его насмешливый взгляд. – Да сколько можно? Я вам не верю! Слышите? Не верю! А даже если и так, то какое вам дело? Свой драгоценный бизнес вы и так отжали, и недостойная болонка на него не претендует!

Несмотря на смелые слова,

которые я зло бросаю ему в лицо, я вынуждена пятиться, чтобы не быть прижатой к влажному мужскому телу, потому что Марич с каменным выражением надвигается на меня.

Пячусь до тех пор, пока внезапно вставшая на моём пути кровать не бодает меня под колени, и я не шлёпаюсь на покрывало пятой точкой.

– Я не знаю, что произошло между вами и отцом, но вы не имеете права отзываться о нём плохо! Даже думать не смейте! Вы и мизинца его не стоите!

Марич лишь приподнимает смоляную бровь.

– Не тебе мне указывать, на что у меня есть право.

Его губы изгибаются в злой усмешке. Он нависает надо мной, обдавая горьким запахом геля для душа. Глаза Марича недобро сужаются.

– Вы же через меня отцу мстите, да? Признайте, – мне кажется, что я наконец пробиваю его броню, но Марич внезапно переключается на другую тему:

– Ты была в душе, – это не вопрос, это констатация факта. – И как? После той камеры... ты представила, что на тебя кто-то смотрит?

Он толкает меня на спину и ложится рядом набок. Мой сарафанчик мгновенно намокает с той стороны, где он ко мне прижимается.

С меня мигом слетает вся храбрость.

Сейчас, похоже, меня накажут за дерзость старым добрым мужским способом и покажут, кто тут главный.

– Нет, – выплёвываю я и сдвигаю ноги, помня о привычке Марича лезть своими лапищами к моей девочке.

Однако он внезапно заинтересовывается лифом моего домашнего сарафанчика.

Одной рукой Марич расстёгивает верхнюю пуговку, и я пытаюсь помешать ему, но он, абсолютно не напрягаясь, перехватывает своей левой обе мои руки и заводит их мне за голову, от чего я только выгибаюсь, подставляя тело для его удобства.

Со зла пытаюсь его лягнуть, но Марич, сверкнув глазами, придавливает мои ноги коленом. Бедром я чувствую его стояк и цепенею.

Медленно, словно дразня себя, он пуговка за пуговкой расстёгивает все три, и его непроницаемый обычно взгляд горит предвкушением, вызывающим у меня смесь страха и волнения.

Полюбовавшись на ложбинку, он запускает ладонь под ткань и поглаживает грудь.

Ошеломляющий контраст моей прохладной и его горячей кожей заставляет соски напрячься.

– Нет. Никакой мести нет, – Марич, сдавив сжавшуюся горошину, слегка покручивает ее. – Не выдумывай глупости. Я просто хочу тебя на свой член.

Он сжимает мою грудь крепко, но не больно, и неожиданно это грубоватое движение приносит мне удовольствие. Хочется, чтобы он повторил. Я еле сдерживаю стон.

– Ты пришла ко мне за помощью, хотя знала, что за это я буду тебя иметь. Ты сама приехала в этот дом и тут осталась. И даже сейчас в эту спальню ты пришла по своей воле. Я тебя не звал.

И до меня ходит, что эту ситуацию я по глупости спровоцировала сама.

Ведь знаю же, что мужчин после адреналиновых ситуаций тянет размножаться. Поднимают голову инстинкты, и мужики готовы поиметь любое доступное тело.