Деспот
Шрифт:
У меня даже квартира в пустом доме, где от камер продохнуть негде.
Вспоминается, как я лепетала, объясняя Маричу, что соседей нет, потому что мама очень волнуется. «Ну, конечно», – усмехнулся он тогда.
Все медицинские анализы анонима в папке с возраста двух лет. Надо думать, именно тогда меня и удочерили. Крайне долгосрочные инвестиции. И циничные.
Если мне было два, то не идет и речи о том, чтобы тетя Оля и дядя Сережа были не в курсе того, что я приемная. И они тоже молчали. Не знали для чего?
Кажется,
Слишком много всего сразу. Я вернулась шесть дней назад. Меньше недели. И за это время я узнала о гибели родителей, о том, что я приемная, об измене жениха и предательстве подруги, меня пытались изнасиловать и убить, в моих вещах рылись, на мою тетю покушались, я продала душу Маричу и расплатилась с ним телом.
И узнала, что я ничто и совсем одна.
Слезы снова текут из-под закрытых век.
Погрузившись в размышления, я не замечаю, как Саша снова подходит ко мне. Понял, что я в сознании.
– Тебе что-нибудь нужно? – спрашивает он.
Да. Нужно. Чтобы было небольно.
Но я молча отворачиваюсь от него, так и не открыв глаза, и накрываюсь пледом с головой.
Глава 31
Просыпаюсь с тяжелой головой.
Еще не рассвело, но небо за окном уже светлеет.
Комната погружена в сумерки.
Марич сидит в кресле, в руках у него планшет, голубоватый свет которого подсвечивает его щетину.
– Я хочу знать все, – ломким голосом требую я.
Саша поднимает на меня глаза:
– Всего не знаю даже я.
– Хватит прикидываться. Тебе известно более, чем достаточно, – мой голос похож на карканье. Сорвала вчера во время истерики, наверное.
Марич откладывает планшет, и его лицо накрывает тень.
Так даже лучше.
– Я не был уверен, но около года назад я кое-что заподозрил, – негромко говорит он, но его слова падают на меня тяжеленными камнями. – Точнее, то, что ты приемная дочь, для меня было очевидным с самого начала, но в этом не было ничего странного. Даже не зная диагноз жены Суворова, я догадывался, что выносить и родить ей было не по силам. Удивлялся только, что они не прибегли к суррогатному материнству. Уже тогда мне и в голову не приходило, что они могли кого-то принять в семью из благородных порывов. С другой стороны, в этом не было ничего подозрительного. Кругом полно приемных детей, например, я. Больше только семей, где дети рождены от другого мужчины.
Марич приемный? Не знала.
Да я, собственно, ничего о нем не знаю.
– И все же ты засомневался, – подталкиваю я его к дальнейшему разговору.
– Дмитрий проболтался. Не то чтобы открыто, но он посоветовал нечто подобное одному из наших партнеров, чья дочь страдает от острой сердечной недостаточности. Как я уже говорил, к тому времени я уже не испытывал иллюзий в отношении твоего «отца» и довольно быстро сопоставил некоторые
– Уже поссорились? – равнодушно спросила я, но мне было плевать. Я задала вопрос только чтобы не дать паузе затянуться.
– Это не имеет отношения к тебе, – отклонил мой вопрос Марич.
– Ты сопоставил, понял и промолчал, – подвела я итог. – Действительно. Какое тебе дело до комнатной болонки. Или, точнее, дворняжки.
– Я не знал диагноз Суворовой. Я не медик и не биолог. Речь вполне могла идти о пересадке костного мозга. Тебе бы это ничем не угрожало. К тому же могу гарантировать, что ты бы мне не поверила, а доказательств у меня не было. Ты же до последнего не верила, что приемная.
– Как гладко, – кривлюсь я.
В словах Саши есть здравое зерно, но это семя доверия не приживается на почве, залитой ядом лжи.
Марич игнорирует мой сарказм:
– Окончательно я понял, что тебе угрожает не просто неприятная медицинская процедура, а нечто посерьезнее незадолго до твоего возвращения. Услышал обрывок телефонного разговора Дмитрия. Он орал в трубку, что им нужно ускориться. Жена готова к пересадке, а донор удачно возвращается в день твоего прилета. Что все можно будет устроить по дороге из аэропорта. А потом представить, как аварию.
Это уже не камни, это валуны, катящиеся на меня с горы. Они давят меня.
Сухими глазами я смотрю в потолок.
Удачно. Наверное, после «аварии» родители бы дали добро на использование органов для донорства, а то, что я еще жива, это мелочи. Да и скрыть кому пересадили тоже не слишком большая проблема. А "маму" в больнице всегда можно объяснить тяжелым ударом от потери.
Уверена, все было продумано в деталях. Отец любил планирование.
– Долгое время меня сбивало с толку, почему они тянули, – задумчиво проговорил Марич.
– После последней операции, наступило что-то вроде ремиссии. Не хотели рисковать лишний раз, наверное. У мамы была аллергия на очень многие препараты. Видимо, ситуация ухудшилась.
Меня корежило от того, что я по-прежнему про себя их называю «отец» и «мать». Какое слово можно подобрать для этих людей?
– После похорон я заглянул в сейф Суворова и нашел там то же, что и ты. Макс сейчас занимается этой клиникой и еще кое-каким вопросом. Сложности в том, что головной офис не в России, но думаю, Лютый справится, у него есть солидные друзья.
А мне все не давала покоя одна мысль.
– Ты знал, что я не доеду до дома и ничего не сделал. Тебе настолько на всех плевать?
– Откуда ты знаешь, что я ничего не сделал? – ровно ответил Марич. – Но Суворовы сдохли, и туда им и дорога.
– Спаситель, – выплевываю я. – Какое благородство.
– Я с самого начала говорил тебе, что рыцарь из меня хреновый, Настя.
– Это уже я поняла. Тебе же пришло в голову шантажировать меня постелью после всего того, что ты обо мне узнал.