Десять дней одни втроем
Шрифт:
На другой день Люсика, хотя с ним ничего и не случилось, не пустили играть на нашу территорию, и он опять пускал свою лодочку в луже.
Наши дела и заботы
Но вообще-то у нас и без толстого Люсика было столько всяких дел, что времени ни на что не хватало.
Мы еще спали, когда приходила молочница и мама брала у нее молоко. Потом мама снимала с гвоздя сумку и уходила на рынок. Я всё это видела, но глаза слипались, и я снова засыпала. А наш Валёнка и вовсе не открывал глаз. Разбудить его вообще-то было не легче, чем заставить ложиться спать. Мама
А нас уже ожидал завтрак. Мама принесет геркулесовую кашу, и Валёнка начинает по привычке кривить лицо. Уж очень мы эту геркулесовую не любим, а тут, как нарочно, из жёлтой дачи доносится: «Люсик, кушай… Люсенька, надо слушаться маму и кушать…» Валёнка вздохнет, подвинет к себе тарелку и начинает вовсю ложкой работать. Потом он залпом выпивал стакан молока, будто опрокидывал его в себя, вытирал рукой рот и спрашивал:
— Ну, всё?
— Всё, — отвечала мама. — Можешь идти. Валёнка в один миг исчезал. Я тоже кое-как доедала всё и убегала играть.
И вы знаете, просто удивительно, как медленно тянулось время за завтраком и как оно незаметно летело потом. Не успеешь в лапту наиграться или сходить с кем-нибудь из взрослых покупаться — мама уже зовет обедать. И всегда почему-то этот обед наступает тогда, когда так не хочется уходить с улицы. А тут еще мой руки, а то и лицо.
Обедаем мы с Валёнкой так быстро, будто у нас сейчас поезд уйдет, и не спорим, едим что дадут. Во-первых, спорить с мамой всё равно напрасно, а во-вторых, в окна только и кричат на разные голоса:
— Ну, скоро вы там?
— Валёнка, Шурик, давайте скорей, а то мы начинаем!
Валёнка запихивает еду за обе щеки, лишь бы поскорей освободиться и убежать. Котлеты он даже на ходу уплетает. Доест макароны или картошку, а котлету хвать в руку! Мама и слова сказать не успеет, а его уже как ветром с веранды сдуло.
И опять вовсю пошла игра. До того набегаемся — ноги не ходят. Тут мне вдруг захочется покататься на велосипеде. И странное дело — так наш «Орленок» неделю стоит и скучает. Никто на нем и прокатиться не думает. А стоит лишь мне к нему притронуться — обязательно и Валёнке тут же приходит желание кататься, и он, не долго думая, уже хватается за руль. Ну и я, конечно, не уступаю.
— Чур, я первая!
— Ну да, еще чего?! Я первый взял!
— Нет, я первая хотела.
Валёнка отрывает мои руки от рамы.
— Ты еще только хотела, а я уже взялся.
— Нет, я первая!
— Ты за мной уцепилась!
— Нет, это ты меня обогнал и схватился.
— Пусти!
— Не пущу!
Валёнка замахивается на меня кулаком, но я от велосипеда не отступаюсь, а только зажмуриваю глаза. С закрытыми глазами не так страшно. Но Валёнка не бьёт, только толкается.
— Оставь, говорю!
— Не оставлю! Велосипед на двоих. Валёнка отпихивает меня всем своим телом.
— Мама! — кричу я.
В дверях появляется мама:
— Что у вас такое? Перестаньте сейчас же!
— Да, а что он… — не сдаюсь я.
— А что она… — басит Валёнка.
— Постыдитесь вы, — начинает мама. — Ну пускай первый покатается один, потом другая…
— Я была первая!
— Нет я. Она врет!
— Ты
Мама не на шутку сердится. Валёнка готов меня прямо съесть. Но тут я вдруг начинаю думать, что могу, конечно, покататься и потом, а сейчас пойти к Танечке и поиграть в «дочки-матери». Но только я решаю уступить Валёнке, потому что я старшая и должна быть умнее его, как он сам неожиданно бросает велосипед, и «Орленок» с грохотом и звоном падает на пол.
— Ну и катайся! Я нарочно. Мне не очень-то и хотелось, — заявляет Валёнка и уходит с веранды.
— Катайся сам! — кричу я ему вслед.
— Не буду, не уговоришь!
— Подумаешь, и я не буду!
Я поднимаю велосипед и ставлю его к стенке. Кататься почему-то уже не хочется. Наш «Орленок» опять одиноко стоит на веранде, а я ухожу вслед за Валёнкой. После ссоры мы минут пятнадцать не разговариваем друг с другом, но как-то так получается, что скоро нам опять приходится играть вместе.
А тут уже наступает время, когда нужно ужинать и пить чай.
И как раз в эти минуты бывает так хорошо на нашем дворе! Солнце, огромное, красно-золотое, проглядывает сквозь стволы сосен. Теперь на него уже не больно смотреть. Ветер стихает, а тени делаются такими длинными — нельзя и поверить, что это твоя тень. Всё вокруг становится оранжевым, и стекла веранды горят таким ярким пламенем, что кажется — за ними пожар. Если это в начале лета, то небо вовсе не темнеет, только делается бледным. В эти минуты комары еще не спускаются на землю, а роем крутятся высоко над головой. И совсем не верится, что уже настало десять часов, Но тут-то и требуют, чтобы ты ложился спать. К этому времени мама и бабушка Люсика откричали свое и Люсик тоже утих. Приходит время ложиться и нам, а тут только бы почитать! Ночи такие светлые, можно и не зажигать электричества.
Валёнка вдруг становится таким тихим, будто его вовсе тут нет. Возьмет книгу, уткнется в нее, усевшись где-нибудь в уголке веранды. Но маму не проведешь. — Валёнчик, спать, — говорит она.
— Ну чуточку почитать, мамик… — жалобно упрашивает Валенка, и я тоже помогаю ему.
— Пора, — требует мама. — Читать надо было раньше.
Валенка вздыхает и идет к своей постели. Но он только хитрит, что собрался спать, а на самом деле прячет книгу под подушку. Потом он пускается на всякие выдумки, даже пытается читать под простыней. Он это называет маскировкой. Но все его хитрости давно известны. Мама подходит к кровати и отбирает у него книжку.
— Всё ясно, прекрати свои фокусы, — говорит она. Делать нечего. Валёнка опять вздыхает и, натянув простыню до глаз, отворачивается к стене. Но он не спит, а чертит пальцем по стене «точку, точку, запятую…» и человечка. Я хорошо знаю, о чем в эти минуты вздыхает наш Валёнка. Он думает о том, что взрослые малопонятливые и бесчувственные люди, а все права почему-то на их стороне. А у ребят никаких прав. Валёнка мечтает о том, чтобы и у ребят были такие права, по которым им подчинялись бы взрослые. Он на этот случай уже придумал некоторые правила. Он бы, например, всем взрослым давал перед обедом рыбий жир, и не по столовой ложке, а по разливательной. Потому что они — взрослые и им больше нужно. А книг, которые они хотят читать, он бы им тоже не давал, и тем более ночью, в постели. Еще бы он запретил взрослым с шестнадцати лет вход в кино на те картины, на которые пускают детей.