Десять городов
Шрифт:
Она хотела сказать «прощения», но у прокурора не было причины не верить собственным ушам, и он пришел в еще большую ярость:
— Хорошо известно многим:никогда я не был строгим,но сейчас, как никогда,буду строгим, господа.Я преступницы подобной,невоспитанной и злобной,разрази меня гроза,не видал вовекБедняжка Катерина похолодела от ужаса. Сто лет тюремного заключения! За что! Если допустить, что она нарочно грубила людям, даже и тогда подобный приговор — неслыханная жестокость. И она закричала об этом:
Чем я вам не угодила?Даже если я убила,за решетку тем не менееза такое преступлениене должны людей бросатьСправедливей — забодать…Но что она говорила? Она не сомневалась, что справедливее было бы не забодать ее, а оправдать:
— Нет, зачем же забодать!Я не то хочу сказать.Верьте слову моему:я мечтаю сесть в тюрьму.В отчаянии от ошибок, она ошибалась снова и снова, и все смотрели на нее с возмущением. Прокурор кипел от гнева: на скамье подсудимых он видел закоренелую преступницу, совершенно лишенную чувства поэзии, что считалось в Поэтонии тягчайшим преступлением.
И только судья все внимательнее и внимательнее слушал Катерину. Этот замечательный поэт отличался на редкость тонким поэтическим слухом, уловившим в ответах обвиняемой некоторую странность. А обвиняемая, плача и заикаясь, несла уже что-то совсем невразумительное:
— Вам не понять…Какой там оправдать!Я хочу кровать…Пятью пять — двадцать пять…Я не гениальная…Слово завиральное…Снова карнавальное…Рифма распроклятая!Разве виновата я?Вата…Не желаю автомата,мне нужны котята,ничего другого…Виновато слово!Мне нужна подкова,нет, обнова, нет, не слово —Ну конечно, слово! Как я бестолкова…Глядя на Катерину большими голубыми глазами, судья решительно ее оборвал:
— Тут кончается стишок,так что ротик — на замок!Катерина умолкла. Она видела сквозь слезы, как судья поднялся, собираясь огласить приговор. «Сто лет зимы!» Да при чем тут зима? Сто лет тюрьмы — вот что ее ждет, сто лет за решеткой! В наступившей тишине судья величественно произнес:
— Да, преступление совершено,только насколько серьезно оно?Предположениям верить не станем,а в Поэтический Кодекс заглянем…Плохи ее дела. Какие еще обвинения собирается искать эта свинья, то есть этот судья? Тем временем судья, полистав Поэтический Кодекс, продолжал:
— Важное в Кодексе есть положениепро поэтическое воображение:«Большее трудно назвать безобразие,чем поэтическое однообразие!»Предан душою и телом искусству,я доверяю в поэзии чувству.Так ли преступница непоэтична?Или она говорит непривычно?Я вам открою, что с ней происходит:нужного слова она не находит.Сердце добрейшее у Катерины.Для осужденья не видя причины,суд у нее извинения просит.Важно не то, что она произносит,важно, что думает! Так что в дальнейшемпомните все о сердечке добрейшем.Только большой поэт мог догадаться о врожденном недостатке Катерины. Представители правосудия, да и сам прокурор, густо покраснели: еще немного, и они бы совершили чудовищную юридическую ошибку, и лишь потому, что их подвела поэтическая интуиция!
У Катерины гора с плеч свалилась. Какой великий человек этот судья, какой великий поэт! Растроганная, она послала ему воздушный поцелуй. Ее наконец-то поняли! И она с чувством сказала:
Не знаю, что б со мною было…Я понята! Как это хило!Я, как никто, была несчастна…Клянусь вести себя ужасно!Но на этот раз никто не рассердился. Все сразу догадались, что она хотела сказать: она будет вести себя прекрасно. С этого дня Катерина уже не чувствовала себя несчастной. Родители поняли, что она их любит, и больше никогда ее не наказывали. У Катерины Завирального Слова, как ее с тех пор называли, появилось много друзей: всем нравились ее поэтические вольности, и ее приглашали играть, танцевать, звали на прогулку, и она, со своим обычным «очень надо!», принимала приглашения. Она стала всеобщей любимицей, что явилось еще одним подтверждением неоспоримой истины, древней, как Поэтония: важнее поэзия в сердце, чем на языке.
ОЛИМПИЙСК
— На старт! Внимание! Марш!
Как только зажигается зеленый сигнал светофора, пешеходы устремляются на пешеходную дорожку. Регулировщик в футболке и черных шортах следит за тем, чтобы участники соревнований строго придерживались правил, а когда пешеход, опередивший соперников, разрывает грудью финишную ленточку на противоположной стороне, дает свисток.
— Молодец! Ты выиграл.
К герою забега направляется победительница одного из конкурсов красоты. Пока она преподносит самому быстрому пешеходу цветы и вручает медаль, регулировщик-судья, достав квитанционную книжку, записывает имя и фамилию человека, прибежавшего последним: штраф.
Когда же для пешеходов горит красный свет, по улицам проносятся велосипеды школьников, мотоциклы рабочих, красные скоростные автомобили высокопоставленных чиновников и промышленников. Само собой разумеется, каждый из видов транспорта движется в соответствующем ряду. Промежуточные финиши находятся на площади Пеле, на улице Дискоболов и на Хоккейном проспекте.
Это город стартов, царство секундомера, родина рекордов. Каждое утро в школах вручается кубок ученику, раньше всех переступившему школьный порог, а на заводах и в учреждениях — рабочему и служащему, которые первыми пришли на работу.