Десять историй о любви (сборник)
Шрифт:
masya212
2011-06-20 19:59 pm (UTC)
Спорим, что эта гастарбайтерша задумала Баюшкина женить на себе. Ей наверняка прописка нужна. А он просто тупит как всегда.
krasnoperetz
2011-06-20 20:08 pm (UTC)
Машка, а вот я не пойму – ну если и так? Тебе-то теперь какое дело? Тебя каким боком эта Амира парит?
masya212
2011-06-20 20:12 pm (UTC)
Да пошел ты.
krasnoperetz
2011-06-20 20:24 pm (UTC)
Я же еще и пошел. Нормально. Саня, ты не слушай ее. Никто тебя женить не собирается. Не отдадим.
foolhunter
June 21st, 23:11
ЖЕСТЬ
Короче, съездили мы с Амирой и Красным в это место. Чего-то муторно мне. Не могу пока ничего об этом писать. Может, завтра. Ночуем у нас.
(0 comments – Leave a comment)
foolhunter
June 22nd, 12:05
МИТЯ
В общем, вчера было так. Сели в машину Красного почти вовремя и поехали в Химки. Амира сидела на переднем сиденье. Красный не разрешил ей садиться назад, потому что у него там бардак и он, типа, застеснялся. Как будто она не оборачивалась потом всю дорогу. Не на меня, конечно, а на того, за кем мы заехали в Химки. Хотя смысла особого головой вертеть, если честно, у нее не было. Пацан даже ни разу на нее не взглянул. Я подумал – он расстроился, что мы его от бабушки увезли. Я бы лично расстроился. Хотя и так было фигово. Ну, не фигово, но как-то так. Стремновато, короче. Я же не знал, что у нее такой вот пацан в Химках живет. А тут еще Красный. Так и ехали в сторону области – никто ни на кого не смотрит, и все молчат. Одна Амира без конца оборачивается. В итоге мне стало совсем не в кайф так сидеть, и я говорю – а парню лет сколько? Она отвечает – пять. Потом говорит – пять с половиной. Помолчали еще немного, и я его спрашиваю – тебя как зовут? Амира опять оборачивается – Митя. Я говорю – а почему он сам-то не отвечает? И даже не смотрит на меня. Она говорит – скорее всего, он тебя даже не слышит. Красный говорит – это как? Он глухой, что ли? Я ему говорю – на дорогу смотри. Амира говорит – нет, не глухой. Он аутист. Красный говорит – ау-кто? Она повторяет ему – аутист. Я и сама до конца не понимаю, что с ним. Иногда мне просто кажется, что он сюда не весь перебрался. Красный говорит – в смысле? Я повторяю – на дорогу смотри. Амира говорит – какая-то часть его там осталась. Не целиком сюда прислали. Лодочка оказалась полупустой. Красный говорит – не понял. Амира пожимает плечами – просто он с другими детьми еще там тусуется. Где они ждут, чтобы их сюда отправили. Только ему там больше нечего ждать. Его лодочка уже уплыла. Она здесь. Вот она. Красный говорит – какая лодка? Какая часть? Ребята, что за пурга? Не понимаю, вообще, что за тема. Я ему в третий раз говорю – на дорогу смотри, пожалуйста. А то мы все там окажемся, где Митина часть тусуется. Только уже целиком. Красный башкой вертит – не, я реально не пойму, что за прогоны. Я ему говорю – все нормально, дружище. Неясно вот только, куда мы едем.
(1 comment – Leave a comment)
zombotron
2011-06-22 01:12 pm (UTC)
Ну, хорошо. А чем все закончилось? Или мне одному кажется, что история рассказана не до конца? Продолжение будет?
foolhunter
June 22nd, 16:21
НЕЖДАНЧИК
Сори, Андрей Рудольфович, меня тут немного прервали. Из военкомата нагрянули. Я, оказывается, контрольную явку пропустил. Совсем из головы вылетело. Хорошо хоть успел постричься. Они на мою лысую репу посмотрели и поверили, что я просто забыл. Правда, Амира и тут успела накосорезить. Вышла к ним в коридор в одной моей рубахе и сказала, что мы с Красным семья геев, поэтому нас в армию поодиночке забирать нельзя. Либо никого, либо обоих. Военные прифигели слегка, но я успел извиниться. Сказал им, что у нее сын аутист и что она очень переживает. Короче, простили на первый раз. Перенесли явку на следующую неделю. Если еще раз не появлюсь – приедут с милицией. В общем, с армией все понятно. Непонятно с Амирой.
Мы вчера долго по каким-то полям кружили, пока не нашли это место, куда она Митю своего решила пристроить. Я ей говорю – ты уверена, что хочешь без него жить. У меня, например, если был бы такой пацан, я бы его, наверное, не отдал. Мне бы и самому такой пригодился. Мало ли что говорить не хочет. Зато как молчит. Красота. Она засмеялась и говорит – дурак ты. Тут ему будет лучше. И вытаскивает его за руку из машины. А я чувствую, что он за меня уцепился, и говорю – может, оставишь? Я из армии приду, тоже молчать научусь. Будем с ним на пару тихушничать. Я уже и сейчас могу долго молчать. Она повторяет – ты точно дурак. В общем, увела куда-то за железные ворота этого Митю. Он из-за решетки успел один раз обернуться.
А мы потом с Красным сидели как два аутиста в его тарантайке, и я все думал про эти дела. Про то, что Амира, видимо, не просто так мне эту тему с незавершенностью прогоняет. Что, наверное, она думает – Бог чего-то недоглядел, и Митя вот такой наполовину у нее получился. И она теперь бесится, думает, что раз Богу можно, то и она имеет право кое-что не доделать, то есть вот родила, а воспитывать реально не хочет. И я так сидел, на эти железные ворота смотрел, а потом вдруг подумал – да пошло оно всё. Не хочу я никакой недосказанности, никаких мотиваций, никаких непоняток. Хочу, чтобы все было ясно, закончено и предельно просто. Потому что не надо этого ничего.
(1 comment – Leave a comment)
andariel-tvar
2011-10-07 12:21 pm (UTC)
Саша, привет, это Амира. Не знаю, есть ли у тебя там доступ к Интернету. Пишу просто на всякий случай. Митю я забрала. Спасибо.
Азиат и Полина
Летом 1926 года потомок древнего, но крайне обедневшего самурайского рода Миянага Хиротаро завершил курс обучения в университете города Киото и, как лучший студент, получил предложение продолжить свое образование в Европе. Чрезвычайно польщенный этим господин Ивая, который владел в Нагасаки табачной фабрикой и оплачивал его учебу, немедленно дал согласие на дальнейшее финансирование, и Хиротаро отправился во Францию, где был зачислен на кафедру фармацевтики Парижского университета.
Великий город удивил его керосиновыми лампами в окнах домов на Елисейских Полях, поцелуями и тем, что все европейцы оказались на одно лицо. К последнему сюрпризу он еще в какой-то мере был подготовлен, потому что видел в порту своего родного Нагасаки одинаковых как однояйцовые близнецы американских и русских моряков, но вот открыто целующиеся парижане продолжали шокировать его, наверное, целый год.
Поначалу, если это неожиданно случалось где-нибудь в кафе, он вскакивал из-за стола и от стыда выбегал на улицу. У себя в Японии Хиротаро за всю свою жизнь ни разу не видел, как целуются даже его родители, потому что это ни в коем случае не могло происходить при свидетелях. Но здесь все было по-другому. Распущенные европейцы предавались самым укромным ласкам прямо на глазах у чужих людей. Несколько раз по этой причине ему пришлось остаться голодным и расплачиваться за нетронутый завтрак на улице, где его догонял встревоженный официант.
Поняв, что ему не удастся переубедить ни официантов, ни всех этих целующихся парижан, Хиротаро решил принять неизбежное. Для постепенного привыкания к шокирующему поведению европейцев он обратился к скульптуре. Мраморный поцелуй смущал его не так сильно, как публичные ласки живых людей.
Лучше всего для этой цели подходил, конечно, Роден, но, ознакомившись по фотографиям с его творчеством, Хиротаро все же не нашел в себе сил воочию увидеть эти немыслимые по японским меркам скульптуры. Фонтан Медичи в Люксембургском саду – вот, пожалуй, был компромисс, на который он мог в этом смысле пойти для начала. Юноша из белого мрамора лишь собирался поцеловать лежащую у него на коленях девушку.
Впрочем, первые два-три раза Хиротаро было нелегко смотреть даже на эти приготовления. В присутствии других людей он стеснялся открыто взглянуть на застывшую обнаженную пару, и причиной этого стеснения была отнюдь не нагота. Будь его воля, он с удовольствием прикрыл бы какой-нибудь мраморной вуалью эти склоненные к поцелую головы, оставив для всеобщего обозрения прекрасные молодые тела.
Именно у фонтана Медичи он впервые встретил Полину. Отвернувшись от изваяния, Хиротаро украдкой наблюдал за другими людьми, стоявшими по обе стороны узкого водоема. Ему хотелось научиться у них той небрежности, с которой они скользили взглядами по волновавшей его скульптуре. Своей безучастностью эти люди напоминали ему орхидеи из храма Кофукудзи в Нагасаки, и он пытался незаметно воспроизвести на своем лице равнодушное выражение их лиц, надеясь, что это приведет и к внутреннему сходству реакций. Посматривая время от времени на фонтан, Хиротаро старался делать это с лицом типичного парижанина, и в какой-то момент ему показалось, что у него все получилось – как в детстве, когда он сначала не мог есть осьминогов и даже боялся в руки их брать, но потом постепенно привык, а к десяти примерно годам уже уплетал их за обе щеки. Важно было себя приучить, и Хиротаро показалось, что да, что вот он себя приучил и что это, то есть намечающийся поцелуй, даже начинает ему смутно нравиться. Главное – не спешить. Главное – понемножку.