Десятиглав, Или Подвиг Беспечности(СИ.Проза ру)

Добрынин Андрей Владимирович

Даш, когда дашь? Даш, ну когда? Даш, когда дашь? Даш, ну дай поебать! Даш, дашь когда? Когда дашь, Даш? Даш, дай скорей! Даш, ну дай поебать!

Ну и так далее. По некоторым признакам я заметил, что некоторые наиболее восприимчивые любительницы изящного, проникшись недвусмысленной устремленностью поэта, начинают испытывать нешуточное половое возбуждение. Однако поэма оказалась не очень длинной, и в оргию, как в случае с латиноамериканской актрисой (см. новеллу 1) мероприятие перерасти не успело. Закончив чтение, идиот обвел зал торжествующим взором. После минутной тишины, когда присутствующие решали, как им следует отнестись к услышанному, из VIP-рядов раздался пронзительный выкрик жены губернатора: "Гений! Браво, Беспечный!" Вслед за этим и зал разразился овацией, вероятно уверовав в то, что на его глазах рождается поэзия будущего. Идиот стоял зажмурившись, втянув голову в плечи и блаженно улыбаясь. К славе он был явно неравнодушен и всем своим видом напоминал сытого кота, которого почесывают за ухом. "Пусть он сыграет! — надрывались наши подружки в первом ряду. — У него гармонь с собой!" Степанцов, как раз собиравшийся заключить концерт песней, подошел к идиоту, похлопал его по плечу и спросил: "Ну что, Коля, сыграешь? Ду-ду, ту-ту, да?" Увидев соответствующие жесты Степанцова, идиот догадался, что от него требуется, оживленно закивал, гукая и брызгая слюной, и вытащил из внутреннего кармана клетчатого пиджака губную гармонику. "Песня "Шалула", музыка и слова Константэна Григорьева, — объявил Степанцов. — Исполняю я, Вадим Степанцов, аккомпанирует гениальный поэт-новатор Николай Беспечный. Поехали!" Тут я наглядно убедился в том, что слабоумие может успешно сочетаться с наличием музыкального чувства: звуки, выдуваемые идиотом из губной гармоники, как правило, попадали в лад пению нашего товарища. Хотя они не отличались особым благозвучием, а точнее, просто резали слух, публика все же оценила импровизационный дар Николая беспечного и разразилась аплодисментами. Затем в том же диковатом сопровождении Степанцов и Григорьев исполнили по заявкам еще несколько песен, и на этом программа концерта завершилась. Некоторое время идиот стоял зажмурившись и, втянув голову в плечи, с блаженной улыбкой ощущал, как на него низвергаются живительные токи публичного успеха. Однако затем до его слуха донеслись ликующие возгласы жены губернатора. Он насторожился, открыл глаза и тут же заметил в массе рукоплескавших зрителей свою самую пылкую поклонницу. Впрочем, ее мудрено было не заметить, поскольку происходящим на сцене из всех важных персон интересовалась лишь она одна — остальные, согнувшись, по-прежнему смотрели вниз, пытаясь обнаружить то существо, которое перебегало под креслами и кусало за ноги то одного, то другого представителя элиты. Идиот без колебаний спустился со сцены, деревянной походкой продефилировал по залу и решительно углубился в узкий проход между креслами, оттаптывая ноги у множества важных лиц и не обращая на протесты ни малейшего внимания. Добравшись до своей поклонницы, поэт повалился в кресло рядом с ней — точнее, не в само кресло, а на колени той пожилой дамы, которая там сидела. Кряхтя и шепотом причитая, дама кое-как вылезла из-под навалившегося на нее разгоряченного тела, а поэт, восхищенный соседством желанной женщины и тем, как он удобно устроился, сперва залился булькающим смехом, а потом принялся с чувством декламировать свою балладу "Даш, когда дашь". Супруга губернатора с упоением внимала чеканному ритму этого произведения, решив, что поэт вовлекает ее в бурный поток своего вдохновения, дабы обольстить без принятой в таких случаях пошлой болтовни. Особенно восхищал ценительницу поэзии тот булькающий смех, похожий на смех младенца, которым Николай Беспечный сопровождал особенно удачные, по его мнению, пассажи поэмы. Чувствовалось, что душа мастера полностью слита с его творением. В это время публика начала расходиться, и супруга губернатора, не переставая аплодировать, схватила идиота за рукав и приказала: "Идемте! Вы должны дать мне автограф — хороший, проникновенный автограф!" Идиот ничего не понял, но почуял, что его ожидает нечто приятное, и с оживленным бульканьем потянулся за своей дамой. Дама повлекла его в комнату для приемов, расположенную в одном из бесчисленных коридоров театра. Непосвященны вряд ли смогли бы ее разыскать, да к тому же путь им наверняка преградила бы охрана.

От действий идиота меня отвлекло назревание неприятной сцены в боковом проходе: на миг отвлекшись от раздачи автографов, я заметил, что несколько VIP-дам обступили милицейский пост, наскакивают на милиционеров с какими-то требованиями и при этом судорожно тычут пальцами в нашу сторону. Милиционерам явно не улыбалось предпринимать против нас идеологические репрессии, поскольку публика пребывала в высшем градусе восторга и запросто могла бы порвать на части любых наших недругов. Но тут одну особенно бесновавшуюся даму словно пружиной подбросило в воздух, и она испустила такой дикий вопль, что перепугала бы всех до полусметри, если бы в зале не стоял такой шум. Многие все же оглянулись на даму, которая продолжала вопить, затем посмотрели на пол, после чего вокруг бедняжки мгновенно расчистилось пустое пространство. В это пространство двинулись было милиционеры, но затем остановились в нерешительности. Я переместился на край сцены, откуда мне было хорошо видно все происходившее. В центре расчистившегося круга стоял на задних лапах крупный рыжий хомяк и воинственно верещал, порой делая ложные выпады в сторону милиционеров. Я понял, что именно этот хомяк сидел в таинственной коробке и улизнул во время усмирения Евгениями наших противников. Очевидно, зверь был приготовлен нам в подарок — некоторые поклонники любили делать нам такие экстравагантные подарки. Сбежав, он принялся кусать тех в зале, кто внушал ему наибольшее отвращение или вел себя особенно беспокойно. Понятно, что досталось прежде всего врагам нашего таланта, вознамерившимся устроить скандал. Я подивился тому, как мудро все устроило провидение, решившее покарать нечестивцев и избравшее своим орудием хомяка. Как известно, хомяк является самым храбрым из всех зверей, превосходя в этом отношении даже львов и тигров. Последним при их внушительном телосложении нетрудно проявлять храбрость, но тем не менее они сплошь и рядом пасуют перед опасностью, хомяк же не делает этого никогда и с любым существом, поступающим ему наперекор, будь оно даже размером со слона, норовит вступить в драку. Начиная схватку, он встает на задние лапы, дабы задействовать когти, но особенно грозным оружием являются его длинные и острые передние резцы, которыми он наносит врагам глубокие и долго не заживающие раны. Разъяренный хомяк издает особые звуки, нечто среднее между верещанием и пощелкиванием, и не ограничивается обороной, а всегда стремится перейти в атаку и обратить противника в позорное бегство. Так поступил и наш хомяк: после недолгого противостояния он решительно бросился вперед с явным намерением прокусить милиционерам сапоги. Те разом отпрянули, вызвав дружный смех окружающих, а хомяк молниеносно развернулся и впился в икру одному из весельчаков, сразу отбив у того охоту смеяться и дав всем остальным понять, что битва предстоит нешуточная. Один из милиционеров, не переставая отступать перед наскоками хомяка, потянулся было к кобуре, но тут из толпы раздался возмущенный крик: "Не смейте! Это редкая разновидность хомяка! Вы будете отвечать!" Кричал хозяин животного — его стоявшие дыбом волосы и взъерошенная борода выдавали в нем биолога. Поставив на пол железную коробку, хозяин ловко схватил зверя за шкирку, так что тот не сумел оказать сопротивления, и мгновенно водворил его в коробку. Лязгнула крышка, биолог подхватил коробку и потащил ее к сцене, явно намереваясь осчастливить нас этим сомнительным подарком. "Пора сматываться", — шепнул я в испуге своим друзьям. Быстро свернув раздачу автографов, мы юркнули за кулисы, добежали до гримерки, похватали там одежду и, одеваясь на бегу, спустились к служебному входу. Удирая, я успел сделать красноречивый жест нашим подругам, и они не только сами вскоре присоединились к нам, но и привели с собой одного из шустрых молодых людей — он отвечал за финансовую часть мероприятия и принес причитавшиеся нам деньги. "Вы уже уходите? Какая жалость! — зачастил молодой человек. — Там очень много серьезных людей хотели бы с вами поговорить. Может, вы подождете?" — "Нет, ждать нельзя, — с содроганием вспомнив хомяка, сурово заявил я. — У нас срочные дела, мы должны ехать". — "К тому же губернское начальство, кажется, осталось не очень довольно, а нам вовсе не улыбается стать гонимыми поэтами", — добавил Степанцов. "Короче, мы должны ехать", — грубо сказал Григорьев, бросив плотоядный взор на хихикающих девушек. "Вы ошибаетесь, все в порядке! — замахал руками молодой человек. — Главное — супруга губернатора была в полном восторге!" Но остановить нас было уже невозможно. "Найдите Евгения и всех этих серьезных людей направляйте к нему", — распорядился я, садясь в такси, остановленное нашими подругами. За ним тут же затормозило второе. На двух машинах мы понеслись на квартиру к барышням, а молодой человек побежал обратно в театр заканчивать наши дела.

Что же касается супруги губернатора, то, как я узнал много позже, в момент нашего отъезда ее восторги были в самом разгаре. На огромном столе комнаты для приемов ею яростно обладал поэт Николай Беспечный. "О, как я ждала тебя, мой Жданов! О, какая мощь, мой Драгомощенко, — ерзая спиной по полированной поверхности стола, причитала женщина. — Ты гениален во всем, и в стихах, и в любви! Еще, мой Парщиков! Парь меня, парь!" Идиот в ответ восторженно гукал и булькал. Наконец супруга губернатора вспомнила о том, что столь длительное ее отсутствие может вызвать нежелательные толки, и высвободилась из объятий пылкого любовника. "Прости, мой сладкий, но мне пора… Ой, я уже опоздала, — бормотала она, одергивая юбку, поправляя прическу и наскоро подкрашиваясь. — Возьми мою визитку, обязательно позвони. Пока, мой Вознесенчик". С этими словами красавица выскользнула за дверь, и из коридора послышался удаляющийся перестук ее каблучков. Жмурясь и простирая руки ей вслед, поэт успел только выкрикнуть: "Даш, когда дашь?!" — и в данной ситуации это прозвучало уместно. "Скоро! Позвони завтра!" — донеслось до баловня успеха, однако он ничего не понял, поскольку для него существовало лишь настоящее время. Замечу в скобках, что если бы он не стоял в стороне от обычных человеческих отношений, то ему следовало бы преисполниться глубокой благодарности к куртуазным маньеристам, поскольку именно они возвысили его в глазах любимой женщины, сразу и безоговорочно признав его талант.

Итак, не застегивая ширинки и покачивая эректированным членом, поэт растерянно побрел по театральным коридорам, постепенно приближаясь к выходу. Там навстречу ему стали попадаться люди, однако его вид не внушал им удивления — они принимали его за пьяного, а вдребезги пьяный гений в России воспринимается как должное. Наконец на поэта наткнулась его дальняя родственница и одновременно опекунша, которая уже давно его разыскивала — она работала в гостинице "Советская" и тоже присутствовала на концерте. Именно к ней обратились наши подруги с просьбой отпустить гостиничного дурачка с ними на концерт, однако достойная женщина согласилась лишь с тем условием, что будет сама сопровождать своего подопечного. После окончания мероприятия она потеряла его в толпе и очень беспокоилась. Именно ее, как теперь выясняется, следует винить в том, что экстравагантный роман супруги губернатора и поэта Беспечного не получил дальнейшего развития — просто заботливая родственница больше не выпускала поэта на улицу и не одевала его в приличную одежду, сам же поэт все происшедшее в комнате для приемов помнил очень смутно и не рвался на волю. Жена губернатора некоторое время пыталась его разыскать, однако затем нашла себе новый предмет поклонения и чувственных услад — поэта-верлибриста Любима Жизнева (хотя, по ее собственным словам, новый предмет так и не позволил ей пережить в любви ничего равного тому, что пережила она с поэтом Николаем Беспечным).

А Беспечный продолжал декламировать свою бесконечную поэму всем человеческим существам, возникавшим в поле его зрения. Эта поэма прочно связалась в его бесхитростном сознании с тем наслаждением, в возможность которого он верил всю жизнь и которое ему наконец-то довелось испытать в странном месте, где было так много людей, где все так шумели и так его любили. В результате же поэт еще глубже уверовал в то, что настойчивость и целеустремленность в жизни всегда вознаграждаются — надо только не смущаться неудачами и постоянно гнуть свою линию.

Глава 6

Квартира, в которую нас привели девушки, оказалась весьма просторной, а по меркам провинциального города и вовсе огромной, и была обставлена с явным намерением создать уют. Тем не менее обстановка несла на себе отпечаток какой-то казенщины, типичной для помещений, через которые ежедневно проходит множество случайных людей. <<Вот это и есть автосалон "Милена">>,- весело объявила брюнетка, которую звали Натальей. "А почему автосалон?" — удивился Григорьев, инстинктивно побаивавшийся всего, что было связано с техникой. "Ну мы же даем нашим клиентам визитку с телефоном заведения, а визитку может случайно найти жена, — объяснила величественная блондинка по имени Татьяна. — А визитка автосалона в кармане мужчины — это же нормально. И мы, если жена позвонит, знаем, что говорить". — "Мудро", — с уважением покивал Григорьев. В следующий момент он удивленно поднял брови, так как из смежной комнаты вышел Евгений, остававшийся в театре и после нашего отъезда. Как он сумел нас опередить — это представлялось загадкой, однако, имея дело с нашим редактором, я привык ничему не удивляться и не терять времени на выяснение подобных вопросов. Мы расселись на диванах вокруг низенького столика со стеклянной столешницей, сквозь которую виднелись лежавшие на внутренней полочке порножурналы. Один из этих журналов тут же схватил Григорьев и принялся с увлечением читать, несмотря на то, что журнал был на шведском языке. Впрочем, Григорьев уже знал, что во всех затруднительных случаях может обращаться за помощью к Евгению — вот и теперь, толкнув его в бок, он начал допытываться: "Так, а это что значит? А вот это что? А что это он делает? А что она ему говорит?" Евгений между тем шмякнул на стол толстую пачку денег — гонорар за концерт плюс выручка от продажи наших книг — и какой-то список, который он собирался зачитать, однако Григорьев помешал ему своими вопросами. "Константэн, уймитесь, тут серьезное дело", — одернул Григорьева Степанцов. Тот послушно умолк, однако продолжал вглядываться сквозь очки в глянцевые фотографии, во всех подробностях изображавшие затейливые плотские радости завсегдатаев порностудий. Быстро пересчитав деньги и отделив долю, следовавшую нашим издателям, я распределил остаток поровну между тремя поэтами, поскольку Евгений с самого начала категорически отказался от всякого вознаграждения за свои труды. Когда мы рассовали деньги по карманам, Евгений сообщил: "Как я и думал, после концерта поступил ряд предложений о выступлениях, а также о спонсорстве. Должен сказать, что такого количества даже я не ожидал — тут, конечно, скандал сыграл свою роль". — "А мы-то думали, что местные важные персоны нас возненавидели", — заметил я. "В шоу-бизнесе, как и в любви, он ненависти до успеха всегда только шаг", — наставительно произнес Степанцов. "Главное — чтобы не было равнодушия", — добавил Григорьев. "Итак, зачитываю список, — призывая к тишине, поднял руку Евгений. — Пункт первый: выступление в воинской части. Денег не дадут, зато устроят нам стрельбы на полигоне из всех видов стрелкового оружия и охоту в близлежащих лесах… Пункт второй: выступление на совместной вечеринке нескольких компьютерных фирм. Гонорар внушает уважение… Пункт третий: выступление в местном китайском ресторане на праздновании дня рождения одного крупного бизнесмена и депутата областной думы. ("Знаю я этого депутата, — заметил Евгений, оторвавшись от текста. — Очень скользкая личность, погоняло — Витька Олигарх. Денег, однако, куры не клюют, и гонорар предлагает немаленький"). Пункт четвертый: выступить на здешнем телевидении коллективным ведущим эротического ток-шоу "Лабиринты страсти". Денег не дадут — считается, что мероприятие полезно для вашей раскрутки. Пункт пятый: выступить на празднике местной водки сначала с эстрады в городском парке культуры и отдыха, а потом в казино для узкого круга…" — "Много там еще пунктов, Евгений?" — прервал Степанцов, томно раскинувшийся на диване. "Да еще десятка полтора", — ответил наш редактор. В этот момент мы с Григорьевым зевали во весь рот, но с лязгом сомкнули челюсти, когда из кухни появились наши подруги с закусками на подносах. Благоуханные палочки, зажженные заботливыми ручками хозяек, постепенно изгнали из комнаты запах общежития, диваны были мягкими, закуски — изысканными, а красота девушек со вчерашнего дня ничуть не поблекла. "Евгений, пожалуйста, закончим на этом, — выражая общее мнение, попросил Степанцов. — Принимайте решение сами, коли уж вы наш редактор жизни. Главное — чтобы мероприятие сулило нам много впечатлений…" — "И много денег", — вставил Григорьев. "А уж если придется выступать в кабаке, то чтобы там не чавкали и не бубнили во время концерта — мы от этого нервничаем, — добавил я. — На худой конец пусть там будет такой микрофон, чтобы заглушал все посторонние звуки. А то знаю я этих буржуев — на словах они все за искусство, а на самом деле их радует только возможность показать артисту, что им на него наплевать". Евгений с серьезным видом выслушал все наши пожелания, что-то отметил в своей записной книжке и пообещал все устроить в лучшем виде. Никто из нас в тот момент не знал, что ни одному из возможных мероприятий не суждено состояться, поскольку враждебная судьба в лице нескольких отвратительнейших представителей человеческого рода уже катит к агентству "Милена" на модном джипе "Гранд-Чероки". На столике перед нами среди тарелок с закусками выросли бутылки с благородными винами и под звон бокалов прозвучал первый тост — за прекрасных дам, который произнес Евгений. Точнее, он только задал тему, ибо затем Григорьев с пафосом прочел свой "Гимн женщине", я, неотрывно глядя в фиалковые глаза шатенки по имени Надежда, прочел свое стихотворение "Надежде", а Степанцов, достав из кармана брюк неопрятный клочок бумаги и подслеповато вглядевшись в него, прочел отрывок из средневекового французского фаблио:

Но если дама холодна, Поверьте, не права она. Когда себя такой окажет, Пускай Господь ее накажет, — Зачем другим страдать безвинно! Уж если поразить мужчину Успела ты любви недугом, Так будь же милосердным другом И поспеши тому помочь, Кому терпеть и ждать невмочь.

"Намек поняли", — захихикали веселые девчонки. После трудного дня было особенно приятно выпить холодного вина, и мы с жадностью осушили бокалы, не пожелав даже просмаковать букет. Затем мы принялись тыкать вилками в закуски, не обратив внимания на то, как напрягся Евгений, заслышав внизу, во дворе, хлопанье автомобильных дверец и грубые голоса. К сожалению, жизнь приучила нас ко всеобщей любви и преклонению, но не к настороженности перед лицом возможного насилия, тем более что вокруг нас всегда были люди, способные защитить от всякой опасности. Вот почему все вскоре свершившееся явилось для нас неожиданностью. Когда лязгнула дверь лифта и по лестнице затопали тяжелые шаги, Евгений спокойно спросил: "Красавицы мои, что же вы мне ничего не сказали про крышу, которая у вас появилась?" — "Забыли как-то, — пожала плечами Татьяна. — Да и зачем тебя этим грузить?" — "Понятно: думали, что я скажу — это, мол, ваши проблемы. Стыдно так думать о друзьях, — покачал головой Евгений. — А вот теперь у нас и впрямь могут быть проблемы". Словно в подтверждение его слов раздался резкий звонок и затем наглый стук в дверь. "Чего барабанишь? У меня ключи есть", — пробасил кто-то на лестничной клетке, и ключ завозился в замке. "Это наши местные бандюки, — вполголоса пояснила Татьяна. — Они особо не наглеют, но каждый месяц приходится им отстегивать.

Чего их сегодня принесло, не могу понять". — "Н-да… Кто-то из ваших знакомых что-то сболтнул про вас в дурном обществе, и эти уроды решили обложить вас данью, — заметил Евгений, невозмутимо накалывая на вилку ломтик ветчины. — Сначала они просто берут деньги, потом начинают являться без приглашения, а потом… Ну ладно, сейчас разберемся". Евгений вытер салфеткой пальцы и поднялся в тот самый момент, когда непрошеные гости наконец справились с замками и, тяжело дыша, ввалились в прихожую. Судя по пакетам с бутылками в их руках, они тоже намеревались гульнуть. Они остановились на пороге гостиной — три ярко выраженных слабоумца, на мясистых физиономиях которых тупость самым неприятным образом сочеталась с наглостью и алчностью. Их замешательство длилось очень недолго. "Так, девчонки, это что такое?! — закричал самый огромный из них. — Мы вам никак дозвониться не можем, а у вас тут пир горой!" — "Ну и что? Мы телефон специально отключили, чтобы отдохнуть с дорогими гостями, — сухо объяснила Татьяна. — Вы-то чего приперлись? Мы вас сегодня не ждали". — "А мы приходим когда хотим, а не когда нас ждут, — нахально возразил гигант, и двое его клевретов самодовольно осклабились. — Ты давай быстренько объясни своим гостям, кто мы такие, и пусть двигают отсюда по-хорошему. Мы сегодня важное дело закончили и хотим расслабиться". — "На горшке расслабишься, — хладнокровно произнес Евгений. — А кто вы такие, я за километр вижу — сявки позорные. Вы знаете, кого вы собрались выгнать, гниль сутенерская?" Он протянул верзиле мобильный телефон и предложил: "Давай звякнем Витьке Олигарху, он тебе объяснит. Ну, чего тормозишь, мудило? Номера не знаешь? Так я тебе скажу". Верзила впал в явную растерянность, однако, дабы не потерять лицо окончательно, забормотал что-то насчет вторжения на чужую территорию и необходимости для братков всегда поступать по понятиям. "Какой я тебе браток?" — засмеялся Евгений и несильно на первый взгляд ткнул гиганта указательным пальцем под ложечку. Тот согнулся, надсадно закряхтел, словно расставаясь с жизнью, и пустил слюни на паркет. Брезгливо глядя на него сверху вниз, Евгений продолжал: "Твои братки должны сидеть, и лучше не на зоне, а в зоопарке. Это если они не поднимали хвост на Витьку Олигарха. А с теми, кто поднимал, знаешь что стало? Степку Могилу помнишь?" И Евгений перечислил целый ряд персонажей с пугающими прозвищами, жизненный путь которых закончился крайне печально: Степке Могиле на стройке вогнали в задний проход раскаленную арматурину; Толика Кащея сварили живьем в емкости для конденсации пара, а его подручных заставили хлебать полученный бульон; с Мотьки Черепа содрали кожу и натянули ее на бубен, на котором потом играли негры в заведении "Лимпопо", принадлежащем все тому же Витьке Олигарху… Легче всех отделался некто Жорка Удав — его попросту сожгли заживо в его собственной машине, дымящийся остов которой затем притащили на буксире под окна его любовницы. Когда любовница, заподозрив неладное, выбежала на улицу, то немедленно подорвалась на предусмотрительно заложенной у крыльца противотанковой мине. Излагая этот кошмарный мартиролог, Евгений расхаживал перед бандитами взад-вперед, заложив руки за спину, и каждый следующий ужасный факт заставлял негодяев все больше сжиматься, сутулиться и мельчать. Наконец Евгений умолк и повернулся к бандитам. Те переминались с ноги на ногу, смотрели в пол, чесали себе носы и глаза и сохраняли угрюмое молчание. "Ну, поняли, пидоры гнойные, что вас ждет, если будете тут быковать?" — вкрадчиво спросил Евгений. Ответа не последовало, лишь кто-то из бандитов тихонько пукнул. Наш друг помолчал, с отвращением разглядывая этих вредоносных тупиц, и внезапно с криком сделал ложный выпад в их сторону. Бандиты в ужасе шарахнулись от него в прихожую и, отталкивая друг друга, падая и поднимаясь, ринулись из квартиры прочь. Грохоча, как камнепад, они прокатились по лестнице вниз, затем во дворе захлопали дверцы джипа, взревел двигатель, и вскоре все стихло. "Восхищаюсь вами, Евгений! — воскликнул я с пафосом, поднимая бокал. — В нашем жестоком мире уметь взращивать добро — это только полдела. Очень важно еще уметь укрощать зло". — "Разве эти недоумки — зло? — пренебрежительно усмехнулся Евгений. — Боюсь, что настоящее зло еще не сказало своего слова. Впрочем, не будем о плохом. Прозит!" — и он чокнулся со мной. Некоторое время я встревоженно размышлял над его нерадостными словами, но затем меня отвлекла от этих мыслей Надежда, которая нежно терлась об меня, как огромная кошка, и своими круглыми фиалковыми глазами неотрывно вглядывалась в мои глаза. Мы пошли танцевать под музыку модной группы "Оргазм", и уже через несколько минут нас не смогли бы оторвать друг от друга все силачи Земли. Далее тот вечер мне вспоминается как бесконечное ритмичное кружение — по-моему, мы с Надеждой в течение нескольких часов так ни разу и не присели, лишь время от времени подплывали к столу, чтобы наполнить бокалы, чокнуться и выпить. Еще мне запомнилось удивительно приятное ощущение теплоты и легкой щекотки в том ухе, в которое Надежда шептала мне о своих наблюдениях, сделанных во время концерта. Она, безусловно, была наделена острым глазом, живым умом и чувством юмора — последнее я особенно ценю в женщинах, поскольку именно оно избавляет женщин от самого неприятного их недостатка — мании величия. Я от души смеялся и сам что-то шептал в изящное ушко, стремясь обрисовать все виденное мною за вчерашний вечер с самой комической стороны. Наградой мне был смех Надежды — поистине удивительный смех: казалось, будто в полумраке, насыщенном табачным дымом и благовониями, вспыхивает свет, несущий чистую радость, немыслимую в обыденной жизни. Мы с Надеждой все теснее прижимались друг к другу, наши прикосновения становились все более бесстыдными, а наше обоюдное кружение постепенно увлекало нас все ближе к двери в темную комнату, где, как я был почему-то уверен, стояла застеленная двуспальная кровать. Предчувствия меня не обманули — в какой-то момент я обнаружил, что стою совершенно голый перед той самой кроватью, а Надежда, опустившись передо мной на колени, доставляет мне ощущения столь утонченные и острые, что даже мой утомленный всем пережитым за день мозг вынужден был вернуться из полузабытья в столь отрадную действительность. Через некоторое время, распалившись не на шутку, я заключил в объятия шелковистое тело Надежды и бережно уложил любимую на пахнувшие свежестью простыни. Дальнейшее напомнило мне картину из моего раннего детства — как я, улегшись животом на санки, несусь вниз по усеянному ухабами склону и при особенно высоких подскоках выкрикиваю в восторге: "Ух!.. Ах!.." Благодаря любви ко мне вернулось былое детское самозабвение, и ко всем восторгам сладострастного обладания присоединилось давно забытое ощущение полета.