Десятилетия. Богатая и красивая
Шрифт:
– Ты не надоела мне, мне надоел пригород. Биржевые маклеры в цветных бермудах и их толстые жены. У меня здесь не было ни одного мало-мальски умного разговора за все десять лет.
– Я боялась, что становлюсь скучной.
– Как только ты уедешь отсюда, тотчас же перестанешь быть скучной. У тебя будет уйма занятий.
Нат помнил, как Эвелин с готовностью впитывала все новое, когда он впервые встретил ее, как из простой, застенчивой простушки она превратилась в изящную и привлекательную девушку. Он должен и теперь помочь ей перемениться, но не все в его власти. Как печально, подумал Нат, что он забыл, какая у него жена.
– Но как же Джой? –
– А что Джой?
– Ты же знаешь, что говорят о воспитании в городе.
– И пусть говорят. Я вырос в городе – и выжил.
– В пригороде лучше школы, а потом – свежий воздух, природа. – Теперь Эвелин пришло в голову отстаивать права ребенка.
– И кто это говорит? Идиоты, которые пишут всякий бред в женские журналы? Мы отдадим Джой в частную школу. У нее будут все деревья, какие только есть в Центральном парке. Она во всем будет на голову выше тех, кто вырос в пригороде.
– Значит, ты согласен?
– Не могу дождаться, когда мы уедем отсюда.
Нат махнул рукой в сторону разбитого на участки ранчо – в то время, когда отец Эвелин купил его, оно было пределом мечтаний среднего класса. За прошедшие годы Нат перерос средний класс и оставил позади его мечтания.
– Когда мы начнем подыскивать квартиру?
– Я завтра же вызову агента.
В тот вечер они выпили немного вина за ужином, а потом занялись любовью. Прежде чем уснуть, Эвелин поняла, что она так счастлива потому, что впервые за несколько лет они с мужем поговорили и поняли друг друга.
Лето Эвелин провела в поисках квартиры. По утрам она встречалась с агентами по продаже недвижимости, а днем мчалась в военный госпиталь в Слоун-Кеттеринг, где медленно умирал ее отец.
У отца был рак желудка. Операция показала, что начались метастазы и сделать уже ничего нельзя. Врачи сказали родным, что Саймон Эдвардс умрет, но умолчали о том, что рак будет убивать его постепенно. Они предоставили Эвелин, ее брату и матери узнать самим, что в комнате больного будет стоять ужасная вонь и находиться рядом с ним будет невыносимо, что он будет сохнуть и превращаться в мумию на глазах, что он будет испытывать не прекращающиеся ни на минуту боли. Они даже не сказали, что под конец он не будет узнавать близких.
Когда в конце июля Саймон Эдвардс умер в возрасте шестидесяти двух лет, родные почувствовали облегчение. Их страдания длились так долго, что в душе они смирились с потерей заранее.
8
В октябре 1958 года Нат и Эвелин купили восьмикомнатную квартиру в доме № 934 на Пятой авеню. Ее большие светлые комнаты выходили на Центральный парк. Нат настоял на квартире на третьем этаже.
– Не забывай, я вырос на улице. На верхних этажах я чувствую себя, как в капкане. А если лифт сломается? Или вдруг дом загорится? На третьем этаже у тебя есть шанс спастись, а на двенадцатом ты сразу покойник, – объяснил он.
– Я никогда не смотрела на это с такой точки зрения, – удивилась Эвелин. Она всегда жила в полной безопасности, и никогда ей не приходилось бороться за выживание, в чем бы эта борьба ни заключалась.
Понадобилось более двух лет, чтобы завершить отделку квартиры. Эвелин сама искала драпировки и обои, диваны поудобнее и изящные кофейные столики, шторы и антиквариат. Она проводила дни на распродажах, посещала аукционы и антикварные
– Зарабатывать? Я? – переспрашивала Эвелин и смеялась.
Вот только с Джой не все было ладно; если бы не это, Эвелин с уверенностью могла бы сказать, что шестидесятые годы были для нее счастливыми. Она продолжала доводить квартиру до совершенства, наняла и вышколила прислугу, чего, кстати, раньше никогда не делала. Поначалу она смущалась приказывать другим людям, но затем привыкла. Она навещала раз, а то и два в неделю свою мать, брала уроки кулинарии у Джеймса Берда и училась готовить… Она устраивала обеды, чтобы похвастаться своим мастерством, и в конце концов даже Нат – после всех своих приятелей – признал за ней поварской талант.
И все же кое-что Эвелин не удавалось сделать так, как она хотела. Она заставила себя пойти в гимнастический зал. Ее нельзя было назвать толстой, скорее она была пухленькой, с невысокой грудью, узкими бедрами и расплывшейся талией. Ей сказали, что, если делать особые упражнения, линия груди улучшится и появится талия. Эвелин купила себе спортивный костюм, трико и все прочее, не считая цветастой сумки, на которой значились ее имя и фамилия. И все же она бросила занятия в гимнастическом зале, потому что панически боялась тех, кто появлялся в зале вместе с ней. Это были либо безупречные манекенщицы, либо великосветские женщины, чьи фотографии печатали все журналы. Эвелин чувствовала себя чужой и с теми, и с другими, даже не чужой, а человеком второго сорта – они все были холеные, стройные, занятые только собой, а свою речь они пересыпали именами людей, о которых Эвелин читала только в газетах. Поэтому после четвертого занятия она ушла и больше никогда не возвращалась.
Вторую неудачу Эвелин потерпела в моде. В начале шестидесятых она с радостью восприняла практичные простенькие фасоны– их сделала популярными Джекки Кеннеди – как и миленькую стрижку Первой леди. Платья без рукавов открывали красивые руки Эвелин и скрывали в то же время ее несколько коренастый торс, а начесанные волосы как нельзя лучше подходили к ее маленькому овальному лицу. Когда же в середине шестидесятых разразился молодежный бум, Эвелин внезапно ощутила себя отрезанной от моды. Ей уже было под сорок, а мода предназначалась молодым, кому еще нет двадцати. Подобно многим женщинам, Эвелин не смогла привыкнуть к юбкам, которые едва прикрывают бедра, а резкая угловатая стрижка никак не вязалась с морщинками у глаз и складками скорби, как бы заключавшими в скобки нос и рот.
Эвелин рассматривала свои недостатки как бы со стороны: невозможно ожидать от сорокалетней женщины фигуры двадцатилетней, значит, полагала она, нельзя заставить ее носить платья и прически, рассчитанные на молодых.
Эти весьма тривиальные недостатки с лихвой окупались успехами, которые Эвелин делала как хозяйка дома и жена. Она была очень гостеприимна и безупречно справлялась с делами; следила, чтобы еда была вкусной, а вещи вовремя сданы в стирку и химчистку и чтобы ее муж, занятый в своем преуспевающем бизнесе, был избавлен от скучных житейских забот.