Десятый круг ада
Шрифт:
Лебволя меньше всего интересовало душевное состояние спутницы. Он рассказывал ей о закате солнца на берегу Тихого океана, а сам думал о непредвиденной встрече с Ладушкиным. Он удивился неожиданному появлению в Вальтхофе Эрны, горделиво восседавшей на лошади. Но еще больше удивился, когда, согласившись покататься верхом, в конюшне бактериологического центра получил оседланную лошадь из рук Федора Ивановича. Как он там вдруг оказался? Спросить его об этом не решился, Эрна не отходила ни на шаг.
Непривычная верховая езда становилась все мучительней, хотя лошади
— Может быть, вернемся назад? — наконец предложил он.
— Нет, — не согласилась Эрна. — До Вальтхофа очень далеко. А наш дом совсем рядом. Поедем к нам…
Их встретили супруги Штайниц, явно взволнованные длительным отсутствием дочери. Лебволь проворно соскочил на землю и помог уставшей Эрне сойти с лошади.
— Добрый вечер, фрау Штайниц! Добрый вечер, герр Штайниц! — поклонился Лебволь.
— Как прошла прогулка? — поинтересовалась фрау Эльза.
— Великолепно, мамочка! — поцеловала Эрна мать в щеку. — Только я… — она покачнулась, — стою на земле как после путешествия по бурному морю, — и звонко рассмеялась.
Фрау Эльза пригласила гостя в особняк на чашечку кофе, но Лебволь с благодарностью отказался, сказав, что хотелось бы еще засветло успеть вернуться в Вальтхоф.
— Подождите меня в беседке, я сейчас, — попросила Эрна Лебволя и, передав свою лошадь подошедшему слуге, убежала переодеваться.
Вернулась она очень быстро, одетая в бледно-лиловое платье, легкое, пышное, почти воздушное. Даже туфельки Эрны были тщательно подобраны под цвет огромного камня в ее перстне. Очевидно, туалет давно поджидал свою хозяйку.
Эрна тихо опустилась на скамейку, усадила рядом с собой вставшего при ее появлении Лебволя, и замерла. Она была рядом, совсем рядом, и Лебволь невольно ощущал ее тепло, ее учащенное дыхание. Сегодня Эрна была особенно красива, всем своим существом стремясь понравиться ему. Он это чувствовал, знал и удивлялся, как ровно билось его сердце, как спокойно он взял ее теплую руку в свою. Она вдруг сразу покорно прижалась к нему, и он почти машинально обнял ее.
Широко раскрытые глаза Эрны встревожили Лебволя. Ему стало страшно, и это мгновенно напугало ничего не понимавшую девушку. Они по-прежнему сидели молча. Легкие рукава ее платья напомнили Лебволю птичьи крылья. Поймав его пристальный взгляд, Эрна резко встала, и сходство с птицей пропало. Лебволь тоже вскочил, шагнул к девушке, чуть слышно позвал ее:
— Эрна!..
И в ту же секунду Лебволь почувствовал боль на щеке, где царапнул камень перстня Эрны, мягкий шелковый материал приятно щекотал его шею, а руки Эрны все сильнее наклоняли его голову, и ее горячие губы прижались к его сухим губам.
— Леби, дружок мой, — зашептала она.
Из особняка кто-то вышел на улицу. Поблизости тихонько заржала лошадь, терпеливо ожидавшая хозяина.
— Пора мне, — Лебволь решительно поднялся. Эрна взяла его под руку и повела к лошади.
— Мы теперь с тобой, дружок, часто будем совершать прогулки верхом, — сказала она.
Лебволь прыгнул в седло, вздыбил коня и пустил его вскачь, быстро растаяв в темноте. Эрна помахала ему рукой. Обернувшись, она увидела отца, бросилась ему на грудь и счастливо прошептала:
— Я люблю его, папа. Очень люблю…
А Лебволь несся по дороге, то и дело пришпоривая лошадь. Ему во что бы то ни стало требовалось застать в конюшне Ладушкина и узнать причину его внезапного перемещения от баронессы в виварий.
Федор Иванович находился в конюшне, ожидая возвращения молодого Шмидта. Он принял из его рук поводья и кивнул на ходившего у вивария часового-эсэсовца, предупреждая об осторожности.
— Как вы здесь оказались? — спросил Лебволь.
— Доктор Штайниц посчитал, что я как зоотехник больше принесу пользы для рейха в его виварии, — усмехнулся Ладушкин. — Это и хорошо! Буду ближе к вам… А вот в другом — провал, — и он коротко рассказал о Генрихе Циммермане и его группе. — Теперь мы фактически остались без взрывчатки.
— Надо через Центр найти способ контакта с группой, — подсказал Лебволь.
— Не могу выйти в эфир. В лесу дежурят радиопеленгаторы. Работаю только на «прием».
Лебволь огляделся. Часовой по-прежнему ходил у вивария, не обращая внимания на людей, стоящих у лошади. Племянника профессора Шмидта знали в гарнизоне все и потому не обращали на него внимания. И все же долго задерживаться с зоотехником Лебволю было нельзя.
— В общем, контакты с группой Циммермана надо налаживать быстрее, — произнес он и громко, чтобы слышал часовой, приказал: — Каждый вечер лошади должны быть готовы для меня и фрейлейн Штайниц!
— Слушаюсь, господин Шмидт, — так же громко ответил зоотехник и повел расседланную лошадь в конюшню.
Старый Форрейтол последние дни жил мучительной и в то же время радостной тревогой нетерпеливого ожидания встречи с сыном. «Ждите Рихарда в гости», — шепнул ему русский зоотехник, когда однажды вечером привел в Вальтхоф оседланную лошадь для молодого Шмидта. В какой именно день приедет Рихард, он не сказал, и потому каждый прошедший час был тяжелым испытанием для старика. Он выполнил просьбу Ладушкина. В Берлине к нему в дом действительно зашел пожилой человек, должно быть рабочий, и предложил обменять банку натурального кофе на пачку сигарет. Фрау Кристина в тот субботний вечер была особенно довольна, за многие месяцы войны ей впервые приходилось пить настоящий кофе, а не суррогат.
Каждую минуту ждал Форрейтол появления сына в Вальтхофе, готов был к этой встрече и все же растерялся, услышав сообщение о его приезде от горничной.
Он находился в дальнем углу сада, куда прибежала встревоженная и счастливая Габи.
— Дедушка Форрейтол, ваш сын приехал с фронта! Ваш сын…
У Форрейтола затряслись ноги, силы вдруг покинули его, и он не мог сдвинуться с места. Ведь все в Вальтхофе знали, что его младший сын убит, старика жалели, а профессор Шмидт даже дал ему денег, и вот Рихард появился живой и невредимый.