Десятый самозванец
Шрифт:
— Видите ли, господин Синельсон, ее величество искренне желает отречься от престола…
«Вот ведь стерва! — ругнул про себя королеву Тимоха. — Все бы ей любовь-морковь! А про главное-то не говорит».
— Удивлены? — усмехнулся канцлер. — О, а как же будет удивлен и риксдаг, и Государственный совет, и дворянство! Думаю, что и вся Европа. Не так уж часто августейшие особы добровольно отрекаются от престола…
— И, что, я должен уговорить королеву остаться?
— Думаю, этот вопрос ее величество решит без вашего участия, — мягко поставил его на место Оксенштерна. —
— В чем же тогда? — грустно спросил Тимофей. — Поясните, граф.
— Остаться с королевой еще хотя бы на три-четыре месяца. А лучше — на полгода. В свое время я допустил ошибку, когда выступил против брака ее величества с ее кузеном Карлом-Густавом Пфальцским. Королева, отказавшись от замужества, добилась того, чтобы объявить его наследником престола, так что здесь я был бессилен. Но все же есть еще ряд вопросов, которые нужно решить сейчас. Например, нужно добиться, чтобы королева после отречения получала не менее двухсот тысяч талеров ежегодного дохода. Я хочу, чтобы ей шли доходы с Готланда, Эланда, Эзеля и Померании. Христиана-Августа требует, чтобы в отведенных землях ее по-прежнему считали королевой.
— А разве такое возможно?
— Почему нет? Но ей будет запрещено отчуждать эти области, а население вместе с самой королевой будет обязано присягнуть на верность Карлу-Густаву. Но потребуется согласие сословий — бюргеров, духовенства и крестьянства. В случае если все это удастся, я буду спокоен за будущее девочки и за судьбу королевства.
— А когда все закончится, то вы, граф, выдадите меня царю? — спросил Тимофей.
— Ну зачем же мне это нужно? — искренне удивился канцлер. — Вы считаете меня настолько неблагодарным?
Тимофей промолчал. Ну, не говорить же канцлеру, что именно так он и считает? Вот, доведись ему быть на месте канцлера, он бы так и сделал. Как там в Кристинкиной книжице-то написано: «Мавр сделал свое дело…»
Оксенштерна, между тем, продолжал удивлять Акундинова:
— Ее величество еще не делилось планами относительно вашей судьбы? — поинтересовался канцлер.
— У нее есть какие-то планы? — удивился Тимофей.
— Королева вправе возвести вас в ранг дворянина и даже выделить имение, где-нибудь в Финляндском герцогстве. Или — в Эстляндии.
— Поближе к России…
— Ну а где же нам взять сейчас другие земли? Христиана-Августа охотно одаривает дворян землей, возводит в дворянство чиновников. Но свободной земли во владениях короны нет. Хотя… — задумался вдруг старик, — уже несколько лет мы обдумываем решение о ревизии всех помещичьих владений.
— То есть? — не понял самозванец.
— Проверить — имеются ли у дворянства, владеющего поместьями, надлежащие документы.
— А что, разве может быть по-другому? — с удивлением спросил Тимофей, вспоминая, что в России каждый помещик-вотчинник, там где надо и не надо, кичился количеством жалованных грамот. А уж если из таких грамот склеивался свиток-столбец — так получался цельный столбовой дворянин! А уж не будет грамот, то поди докажи потом соседям, что это земля твоя!
— Еще как! — усмехнулся канцлер. — Большинство наших прибалтийских владетелей утеряло документы либо во время Ливонской войны, либо во времена Смуты. Но, — с сожалением вздохнул старик, — ее величество слишком хорошо относится к дворянству, чтобы заставить его доказывать свое происхождение. Хотя я и считаю, что рано или поздно такая ревизия произойдет.
— Особенно если придет новый король, которому будут нужны верные люди. А любая верность хороша, когда за нее платят, — завершил Акундинов мысль канцлера.
— А знаете, господин Синельсон, — хмыкнул старик, рассматривая Тимоху так, будто бы впервые его увидел, — вот сейчас я думаю, а может, вы действительно сын царя? Ведь мыслите-то вы по-государственному…
Тимофею, конечно, была приятна похвала всесильного канцлера, но больше интересовало другое:
— Если королева возведет меня в дворянство, то я должен буду служить шведской короне, — забеспокоился он. — В России дворянин обязан нести за жалованную землю ратную службу. И сам должен в походы ходить, и людей выводить.
— О, тут вы не должны волноваться, — успокоил его канцлер. — Благодаря реформам покойного короля в Швеции уже не собирается ополчение. Армию мы набираем из волонтеров и рекрутов. Деньги на их содержание отпускает казна. А дворянин волен служить или не служить. Однако, — сделал Оксенштерна паузу, — став шведским дворянином, вы уже не сможете претендовать на русский престол.
— Почему? — удивился Тимофей. — Что плохого в том, что шведский дворянин станет государем всея Руси?
— Прежде всего, став шведским дворянином, вы станете подданным королевства Швеции. Собственно, первый шаг вами уже сделан. Насколько я знаю, вы недавно приняли лютеранство?
Акундинов кивнул. Действительно, по приезде в Стокгольм первое, что он сделал после приема у королевы, — обратился к ближайшему пастору (или патеру, как там его?), потому что был уверен — рано или поздно о его переходе в католичество стало бы известно…
— Ну а поскольку вы становитесь подданным иноземного государства, — невозмутимо продолжил канцлер, — то по законам вашейстраны вы не можете стать ее государем.
— Это еще почему? — изумленно спросил Акундинов.
— Потому, — объяснил ему старик, — что первое решение, принятое в России на Земском соборе тысяча шестьсот тринадцатого года…
— Когда Мишку Романова на престол выбирали, — косо усмехнулся Тимофей, перебивая собеседника.
— На Соборе, что был созван в Москве для выборов нового царя, — терпеливо продолжил канцлер Швеции, — первым решением было исключить из списка претендентов-иноземцев.
— Вот оно что… — протянул озадаченный Тимофей. — А я и не знал.
— Это было сделано для того, чтобы выбросить из списка польского королевича Владислава и нашего короля Густава. Тем не менее оно до сих пор имеет силу. Разумеется, — с насмешливой снисходительностью сказал канцлер, — если у вас будет реальная сила и власть, когда вы займете Москву и коронуетесь, то сможете отменить закон. Но в этом случае шведская корона будет рассматривать Русское государство как свою провинцию.