Десятый самозванец
Шрифт:
Поцеловав фаворита в небритую щеку, Кристина направилась к выходу. Уже на пороге она улыбнулась Тимофею и сказала:
— Мне очень приятна твоя ревность. Но, — качнула она своей прелестной головкой, — я уже говорила, что этого не следует делать! Испытывать ревность к прошлому — нерационально! Да и наш с тобой роман не имеет будущего…
…Мысли Тимофея перескочили опять-таки на покойного мэтра Декарта. Благодаря стараниям Олафа Акундинов уже знал, что философ пытался видеть во всем и всюду разумный, сиречь рациональный, смысл. «Интересно, — подумал Тимофей, укладываясь спать, — любовь — штука рациональная?» С этой мыслью он и заснул.
После отъезда Кристины его жизнь с трудом, но продолжалась. Тимофей читал книги, ел и страшно скучал. Ильзе, с которой он неоднократно пытался заговорить, убегала при первом же появлении. И чего, спрашивается, боялась? Но жизнь распорядилась так, что девушка сама вдруг пришла в его спальню. Правда, не совсем так, как хотелось бы Тимофею.
Ночью Тимофея потрогали за плечо. Очень осторожно и даже нежно потрогали. Открыв глаза, он увидел, что перед ним стоит Ильзе — девушка-недотрога.
— Т-с-с! — прошептала барышня, приложил палец к губам. — Вставайте, господин Йоханн.
— Что случилось? — вскочил Тимофей, сбрасывая с себя одеяло.
Девушка тихонько хихикнула и поспешно отвернулась. Возможно, что до сих пор она не видела мужчин в нижнем белье. В этих краях было принято спать в долгополых рубахах. Акундинов же, который так и не смог к этому привыкнуть, был вынужден тратиться на портного, вместо того чтобы довольствоваться тем, что выдавали ему королевские камердинеры. Портные, которым до этого не приходилось шить ни нательных рубах, ни кальсон, ворчать ворчали, но шили!
— Вам нужно быстро одеться и уходить отсюда, — сообщила девушка…
— Куда уходить? — деловито спросил Акундинов, влезая в штаны и натягивая камзол. Делал он это быстро, но без суеты.
— Сегодня вечером крестьяне привезли нам припасы. Они сказали, что в деревне объявились какие-то люди, которые спрашивали о вас, — объяснила Ильзе. — Они приехали не из Стокгольма, а из Упсалы. Господин Олаф приказал отвести вас в сторожку.
— Я готов! — объявил Тимофей, вкладывая ножны с саблей в петлю перевязи и завязывая под горлом плащ. Кроме того, у него еще имелась сабля, нож и маленький пистолет — тот самый, отобранный у дворянского сына.
— Вот, возьмите, — сказала девушка, вытаскивая из-под передника два огромных пистолета: — Заряжены! — предупредила она.
Тимофей засунул пистолеты за пояс, искоса поглядев на девушку. Ильзе была в обычной одежде — в длинной юбке с передником, толстой вязаной кофте и чепце. Правда, имелась еще торба, а на плечи был наброшен большой платок. Обута недотрога была не в обычные деревянные, а в кожаные башмачки. Если убрать это бесформенное тряпье, то девушка была бы очень и очень. Хотя сейчас не до любовных шашней. Хрен знает кого там принесло по его душу, но лучше всего потихоньку убраться.
Шли долго, до самого рассвета. Ильзе вела спутника так, как будто ходить по темному лесу ей было привычное дело. И хотя дорога в основном шла по песку, а болотца были по-летнему неглубокими, но Тимофей притомился. Тридцать пять лет — это вам не семнадцать. Девчонка же шла так шустро, как лисенок… Время от времени она оглядывалась, чтобы проверить состояние ее подопечного.
— Еще немного! — утешала его девушка. — Нужно пройти до оврага, а там — та самая небольшая сторожка.
Часа через два, когда окончательно выглянуло солнце, показалась и сторожка — маленький домик, сооруженный из неокоренных бревен.
Ильзе с усилием открыла маленькую, набухшую дверь и облегченно сказала:
— Ну вот мы и пришли.
Избушка была совсем маленькая — сажени две в длину и столько же в ширину. В ней находились две широкие лавки и столик, вот и все. Как понимал Тимофей — эта сторожка была сделана либо охотниками, либо егерями лишь для того, чтобы не ночевать под открытым небом.
О таких охотничьих домиках он слышал еще на родине, хотя самому видеть их не приходилось. Ну, не охотник он. Однако Акундинов помнил, что в русских зимовках всегда имелись небольшие очаги, какая-нибудь посуда (хотя бы котелок), что-нибудь из припасов — крупа, сухари, соль, короче говоря, то, что долго не портится. Говорили, что многим охотникам это спасало жизнь. На севере России избушки ставили на высоких пеньках, чтобы зверь не добрался. Эдакие избушки на курьих ножках.
От усталости пока что не хотелось даже есть. На всякий случай Тимофей заглянул под лавку, рассчитывая, что там может оказаться что-нибудь нужное, но там было пусто. «Жалко!» — с грустью подумал он, понимая, что уже скоро есть захочется. Вспомнив слова умных людей о том, что сон заменяет еду, решил пока вздремнуть. Сняв с себя плащ и выложив на стол оружие, только сейчас заметил, что девушка продолжает стоять.
— Ты чего? — удивился Тимофей. — Ложись, отдохни.
Девушка благодарно улыбнулась и робко устроилась на краешек. Сидела же так напряженно, будто аршин проглотила.
— Э, так не годится! — решительно сказал Тимофей, принимаясь за обустройство. Он застелил лавку своим плащом, потом снял с девушки ее платок и едва ли не силой уложил ее к стенке. Возможно, не будь Ильзе такой усталой, она бы не согласилась лечь рядом с незнакомым мужчиной.
— Не съем я тебя, не съем, — сказал Тимофей по-русски, укладываясь рядом, а потом добавил по-шведски: — Я — не волк, а ты — не Красная Шапочка. Не проглочу!
Возможно, что и в Швеции есть такая быличка. Ну а если и нет, то ничего страшного. Тимофей, улегшись с краю, укрыл и себя и девушку платком. Оба легли не раздеваясь, даже обувь не сняли.
Ильзе заснула мгновенно, как засыпают маленькие дети, набегавшиеся за день. Акундинову, несмотря на усталость, не спалось. Что-то было не так. Нет, он не думал о том, что Ильзе заведет его в засаду, так как в этом не было смысла. Проще было бы убить прямо на месте, а тело спрятать. И совершенно неважно, кто явился по его душу — русские ли (или кого там нанял дьяк Алмаз Иванов?), придворные, недовольные появлением нового фаворита. Смущало что-то другое. Только вот что? По старой привычке Тимофей стал перебирать возможные причины. Ильзе? Лес? Домик? Точно — домик! Вернее, не он сам, а то, как он стоит.