Детдом
Шрифт:
Кай сказал, что он хочет говорить, и ему удобно делать это где-нибудь за городом. Владимир самым комфортным местом на свете считал тихую комнату с минимумом вещей и плотно закрытой дверью. Но спорить с Каем не стал и сразу же согласился. Помимо всего прочего, он допускал, что Кай хочет все-таки драться, хотя это и казалось ему в сложившихся обстоятельствах совершенно нелогичным. Но поскольку юноша уже знал, что на свете существует множество видов и разновидностей логик, он постарался отнестись к происходящему с пониманием. Шансов против Кая у него не было в любом случае, хотя драться в комнате действительно неудобно. На берегу Ладожского озера куда сподручней.
В электричке, почти пустой
Пока ждали автобуса, ехали на нем до станции Заостровье и шли сначала по грунтовой дороге, а потом и прямо по лесу, Кай заметно оживился. Говорил он по-прежнему крайне мало, но то и дело указывал Владимиру на что-то и одновременно недвусмысленным жестом демонстрировал, что следует делать с тем, на что обращено его внимание. Владимир легко понимал Кая и даже не находил его манеру особенно странной. Ребром ладони к глазам – смотри! Указательный и средний палец к уху – слушай! Круговые движения всех пальцев руки сразу – потрогай! Отчетливое шевеление ноздрей и даже всего носа целиком (Владимир никак не мог сообразить, как это у Кая получается, ведь вроде бы люди от природы лишены такой способности) – нюхай! Нежные, еще не раскрутившиеся улиточки папортниковых листьев, капли обжигающе холодной воды в подушечках ярко зеленого мха, растущего на огромных валунах, оживленный, слегка удивленный шум пробудившегося после зимы леса, желто-фиолетовые цветы печеночницы с их слабым, странным, съедобным запахом. Как оглашенные, орали в весеннем лесу птицы. От их непрекращающегося, вездесущего крика начинала бить дрожь.
– Рано весенние цветы мало пахнут, – счел нужным объяснить Кай. Он знал, что на обоняние обычные люди почти не обращают внимания. – Потом, летом, – сильно. Осенью – опять слабо.
Владимир молча кивнул, наклонился, чтобы разглядеть паучка на листке ландыша, который, пятясь, очень быстро шевелил передними лапами, вытягивая паутину.
– Живет, – прокомментировал Кай.
– Эт-то точно, – здесь уж даже Владимир не удержался от иронии. При всех своих странностях и особенностях наши герои все же были и оставались двумя молодыми самцами, интересы которых схлестнулись вокруг одной и той же самки. Во всяком случае, именно так понимал ситуацию Владимир.
Но над Каем и его манерой говорить и объяснять свои мысли так много иронизировали, что он сделался к этому попросту нечувствительным.
– Да, – сказал Кай. – Странно. Многие люди про себя знают точно – я живу, – для верности он ткнул себя пальцем в грудь. – А другие для них – будто рисунки стоят, бегают, разговаривают. Люди, звери, деревья, трава – все. Не чувствуют их разве? И еще: если от них не брать, не меняться с ними, – Кай плавным, но четко очерченным жестом обвел рукой весь мир, включив в него не только лес и озеро, но и мясной закат. – Так ведь сам скоро станешь – рисунок, плоский такой, меньше живой, чем Настя рисует. Как – не понять это? Я не знаю.
Владимир честно и потому очень долго думал над длинной философской речью Кая.
– Правильно ли я понял, что вы, Кай, чувствуете вот этого паука? – наконец, спросил он. – И при желании даже можете с ним в каком-то смысле отождествиться?
– Да, – кивнул Кай. – И лист, на котором он, и цветок, который вон, из этого листа высунулся. И солнце, и лес, и озеро. Как иначе? Ты разве – нет?
– Я – нет, – твердо сказал Владимир и, подумав, добавил. – К сожалению. Прошу меня извинить.
Кай
Когда солнце зашло окончательно, Владимир практически перестал видеть. Только светлые полосы на поверхности озера приковывали взгляд, изгибались, двоились, двигались и жили какой-то своей, особенной жизнью. Яркая белая звезда висела низко над горизонтом. Вкрадчиво шуршал прибой, и где-то в лесу неуверенно пробовал голос соловей. Кай же как будто и не заметил исчезновения дневного светила. Он ступал и двигался также уверенно, как и до заката. Пожалуй, наоборот, с наступлением темноты в его движениях проявились какой-то особой четкости общий рисунок и чисто инстинктивная грация сумеречного зверя. Чуть отступив с линии прибоя, он развел костер на вершине небольшой дюны, поросшей мхом, вереском и молодой, тонкой, похожей на зеленые волосы травой. Достал из сумки котелок, две кружки, буханку хлеба, банку консервов, нож, чай в жестянке и коробку с кусковым сахаром. Разложил все это на траве. Владимир сидел на камне, смотрел с интересом. Помогать обустраивать лагерь даже не пытался, так как понимал, что будет только мешать.
– Сейчас чай будет, – сказал Кай. – Я думал: можно сок из березы пить. Поглядеть – поздно, время прошло. Ты лучше сидеть на земле, теплее.
– Благодарю вас, мне не холодно.
– Сейчас – не холодно, не чувствовать. Потом – раз, замерз, простудился. Я виноват. Озеро большое, почти море, ветер от воды.
Сидение на сухом камне казалось Владимиру более полезным для здоровья, чем сидение на влажной и холодной земле, однако в том, что касалось бытия на лоне природы, он безусловно доверял Каю. Поэтому послушно сполз с камня и пересел на мох, поближе к костру. Кай кинул ему в качестве сидения облизанную Ладогой сухую дощечку, которую принес с берега.
Пока не вскипел и не заварился чай, оба молодых человека молчали, глядя на пламя. Владимир не столько понимал умом, сколько чувствовал ритуальный характер происходящего, и с удовольствием даже подчинялся ритму окружающего его пространства. Когда в кружки был налит круто заваренный чай, Кай протянул ему толстый кусок хлеба и грубо вскрытую банку. Владимир, которому холодное, жирное содержимое банки вовсе не показалось аппетитным, тем не менее подковырнул ножом и взял двумя пальцами кусок, положил его на хлеб и откусил.
– Здесь, на берегу Ладоги, самое похожее место на то, где я сначала жил, – немедленно после этого сказал Кай и тоже откусил от своего ломтя. – Тут мне легче. Ты знаешь, я плохо умею говорить, и еще забыл русский язык, а сейчас надо сказать сложное.
– Благодарю вас за еду и напиток, – расшаркался Владимир, который понял, что драться прямо сейчас Кай не будет, и немного расслабился. Ритуал разделенной пищи и воды – Владимир никогда не интересовался этнографией, но вполне понимал его суть на интуитивном уровне. – Попытайся я сам все это проделать, полагаю, что я столкнулся бы с существенными трудностями. Теперь я внимательно слушаю вас, Кай.
– Ловко ты умеешь. Я завидую. Может быть, мне тоже надо брать урок у женщины Анны Сергеевна?
– Я думаю, что Анна Сергеевна согласилась бы с вами позаниматься, – вежливо предположил Владимир. – Хотя она говорила, что ваша стихия не слова, а движение.
– Это так, – кивнул Кай. – Я даже когда хочу думать, должен двигаться, иначе нельзя, не выйдет. Я ходил всю прошлую ночь, готовился говорить сегодня. Хорошо, Олег уехал в Москву, иначе он не мог бы спать, сердился на меня.
– Полагаю, что за долгие годы общения с вами Олег привык к вашей манере мыслить, – предположил Владимир. – И она вряд ли вызывает у него раздражение.