Детектив и политика
Шрифт:
Этот первый пункт документа — благороднейший пункт, говорит сам за себя, говорит о величии всего документа в целом.
Последнее, что требовали заключенные от правительства, — гарантий: "Все люди, которые принимают непосредственное участие в восстании, не будут преследоваться после освобождения и привлекаться к уголовной ответственности".
В документе обвинялось местное руководство: "Жизнь меняется к лучшему, руководство становится в сто раз грубее, хуже и безжалостнее, чем прежнее". Заключенные обговаривали каждый момент, сообща искали слова, поскольку знали,
Обращение писали пять дней, составило оно 15–20 страниц. Потом надо было назвать написанное. Протест? Заявление? Прошение?
— Что если назвать "Меморандум"? — предложил Доброштан.
— Подойдет, — сказал Рахнула.
— Меморандум?
— Меморандум. — Все проголосовали за "Меморандум". Зачитали. Кто-то должен был подписаться под ним. Все? Или только комитет? Решили — подписаться должен только один руководитель восстания. Он взял ручку, окунул перо в чернила и поставил подпись под "Меморандумом" — Доброштан. Подписал себе смертный приговор.
— Мы решили погибать с беспримерным в истории документом, погибать с музыкой. Если бы я остался жив во время восстания, то меня повесили бы после того. Мы на это шли. И почему-то было так спокойно на душе.
Шел седьмой день. От Воркуты до Печоры дороги были забиты порожняком.
— Что ж вы за варвары? — обращался к заключенным директор шахт Ичигинских. — Шахты разрушаются и заваливаются, техника гибнет. Спасайте шахты!
Одна хитрая женщина — инженер — чуть не убедила восставших выйти на работу. Тогда Доброштан приказал выгнать ее из лагеря.
Паек пришлось урезать. Люди начинали голодать. Комиссии не было. Воркута стояла. Техника — в полном боевом порядке.
И вдруг в 12 часов появилось несколько самолетов в небе. Они не пошли сразу на аэродром, два из них низко опустились над 15-м лаготделением, сделали круг, потом еще один.
Доброштан вызвал Славку, который руководил украинской группой. От этой группы многое зависело — она была самая многочисленная. Доброштан подарил Славке фотографию, дал свой адрес: если он погибнет, Славка должен был сообщить об этом домой.
— Пане Игорь! — протестовал Славка.
— Так! — сказал он. Сжег все письма, уничтожил документы, пошел в барак и там заставил себя заснуть.
Потом умылся, надел синюю латаную куртку с номером, синие латаные брюки, тапочки, "Меморандум" он держал в руках. Пошел навстречу комиссии. Комиссия — человек семнадцать — ступила на территорию лагеря.
— Я, Доброштан, — руководитель восстания.
— А, это ты? Ну что? Будем в столовой разговаривать?
— Давайте на площади, всенародно.
Комиссия согласилась. Она сделала смелый шаг, хотела, очевидно, узнать истину и скорее сорвать восстание.
На площади поставили столы, застелили их тряпками. Все сели. Доброштан стоял вместе с людьми. Потом заключенные опустились на землю. Напряжены все были до предела.
— К вам приехала очень представительная правомочная комиссия. Она имеет право многое решить. — Из самых влиятельных
— На работу мы не пойдем, раз комиссия правомочная!
— Ну что ж. Давайте рассмотрим конкретно ваши требования.
— Разрешите мне! — выступил Доброштан. И тут случилась заминка. Среди заключенных были человек пятнадцать баптистов, они поднялись.
— Нас за что посадили? Мы ни в чем не виноваты!
"Я поворачиваюсь к ним", — рассказывает Доброштан.
— Сядьте.
— Нет!
— Сядь! — как заору!
И их там на месте усадили. — Мы сюда пришли не за тем, чтобы слушать о баптистах! — Стал читать "Меморандум". Смотрю на реакцию правительственной комиссии. Егоров улыбается, и на лице у него написано: "Ты, мол, читай себе, читай". Меня задела эта улыбка. Все смотрели на меня. Я был готов на все. Сосредоточен. Знал, что отвечаю за людей, за их судьбу. Сильно работали и ум, и сердце, и душа. Я дошел до 1-го пункта. "Мы требуем…"
— Женщин освободим, а кто ж работать будет? — спрашивает Егоров.
— Мы, — говорю. — Мы! Пока вы будете с нами разбираться! Я вам говорю пункты эти!.. И мы хотим слышать ваше мнение, — и как ударю кулаком по столу прямо перед этим Егоровым. И тишина… Тут люди встают. Медленно. Они должны были меня поддержать! И поддержали. Это выглядело очень грозно. Не пересказать.
— И еще здесь 12 пунктов! Вы! Будете отвечать?! — Я был очень страшен в тот момент. Как говорится, народный мститель. А люди в это время надвигались! Что-то такое предпоследнее в этом было. Конечно, прострел с вышек, но многотысячная толпа комиссию из семнадцати человек успела бы растерзать. Я стоял перед Егоровым.
Люди прошли метров семь. Жуткая тишина. Люди продолжают надвигаться. Я тут руки вскинул вверх. И, как тигр, прыгнул на толпу:
— Садитесь!! — И они стеной чуть отступили. — Садитесь! — Они нехотя, впившись в меня глазами, медленно, как завороженные, сели на землю. Это была такая сцена! Такого комиссия никогда не видела. Было у нас семнадцать заложников, да еще каких!
Помог мой артистизм. Наверное, это так называется. Я им жизнь спас, тем семнадцати. В обычной обстановке меня не видно, а в такие моменты что-то во мне возникает… Я отдал Егорову "Меморандум" в руки.
— У вас замечательный, умный руководитель. Вы послушайте, что он скажет, и выполняйте. Мы умеем работать. Мы будем здесь и день и ночь работать. И мы изложим ваши требования правительству. — Егоров поднялся и пошел прямо к вахте, толпа расступилась.
Народ молчал.
— Братцы, — я пришел немножко в себя, — мы много раз верили им. Многие миллионы из нас с этой верой ушли на тот свет. Но то были иные времена. Мы не были так организованы, как сейчас. Теперь мы почувствовали эту нашу способность, и мы пойдем на все вплоть до смерти. Сейчас мы поверим им в последний раз. Вы поклялись меня слушаться во всем. Так вот: по пять человек стройся! На вахту и на работу на шахту. Мы должны поддержать комиссию.