Детектив и политика
Шрифт:
На нем был, как и предупредила меня Дульчи Кун, коричневый твидовый пиджак и брюки того же цвета, белая рубашка и модный узкий галстук. Среднего роста блондин со светлыми усиками. Я бы их не заметил, не будь мое зрение столь же острым, как и слух. Вы его ни с кем не спутаете, сказала она, но я с этим не согласился. Пиджак, брюки и прочие предметы его туалета вряд ли могли служить особыми приметами. В баре вполне мог оказаться человек, одетый точно так же. Вряд ли, возразила она, какой-нибудь другой человек, одетый точно так же, появится в баре ровно в три часа или несколько раньше. И уже совсем маловероятно, что к нему затем присоединится женщина. С этим я согласился.
Он уселся на табурет у стойки неподалеку от входа в холл и заказал что-то с содовой, то ли шотландский виски, то ли бурбон. Я видел лишь его спину и время от времени, когда он поворачивал голову, мельком профиль. Я попытался поймать его отражение в зеркале, но мешали загромождавшие стойку бутылки и фужеры, к тому же было слишком темно. Однако, вне всякого сомнения, это был именно он. Он явно нервничал, слишком часто уж бросал взгляд на циферблат часов. Стрелки показывали уже десять минут четвертого. Правая рука его сжимала стакан. Левая то и дело опускалась в вазу с соленым арахисом, стоявшую на стойке. Все было точно: Бенедикт Кун III ожидал женщину по имени Мирна, которая, правда неофициально, обвинялась в шантаже. Он выпил еще одну порцию виски и склевал целую пригоршню арахиса, прежде чем она появилась. Как-то незаметно.
Я заметил ее, лишь когда она уже уселась у стойки рядом с ним. Но, увидев ее, уже не спускал с нее глаз. Если Бенедикт когда-нибудь и потерял благоразумие в присутствии этой Мирны, я, по крайней мере, винить его не могу. Даже не видя ее лица, голову можно было потерять от созерцания одной лишь ее фигуры. Она обладала таким набором женских прелестей, что, не рискуя прибегнуть к выражениям, употребляемым для этой цели в сугубо мужском обществе, я бессилен их описать. Даже в наш век всеобщего обмана, я готов был руку дать на отсечение, что платиновый оттенок ее очень светлых волос имел естественную природу. На ней был темно-красный костюм с узкой, плотно облегающей бедра юбкой. Когда она устроилась на табурете, положив ногу на ногу, и юбка поднялась выше колен… Нет, не могу… Достаточно сказать, что это зрелище заставило закипеть жизненные соки даже Перси Хэнда.
Я предпочел бы наблюдать эту картину со своего места, но делу время, а потехе час. Пятьсот долларов на моем счету в банке напомнили мне о порученном деле. Движимый чувством долга, я захватил свое пиво и направился к стойке. Сев невдалеке от них, я заказал еще пива и навострил уши. С тем же успехом, однако, я мог бы вставить в них затычки. Говорили они мало и так тихо, что невозможно было ничего разобрать. Вполне естественно. Ведь явились они сюда не для безобидной светской беседы, а то, что им нужно было сказать друг другу, здесь, в баре, они сказать не могли. Я хотел было повернуться к ним лицом, но передумал и попытался получше рассмотреть ее отражение в зеркале. Насколько мне удалось разглядеть ее лицо, оно не уступало всему прочему.
В левой руке она держала темные очки — последняя голливудская мода, — которые сняла, войдя в затемненный бар. Она заказала мартини, не торопясь осушила бокал, а потом съела маслину. Бенедикт что-то ей сказал, она ему ответила, и вдруг они одновременно соскользнули со своих табуретов и стали подниматься по лестнице в холл гостиницы. Когда я появился в холле, они уже пересекли значительную его часть, застеленную пушистым ковром, поглощавшим звуки шагов, и теперь ее высокие тонкие каблучки ритмично постукивали по каменным плитам пола.
Дверь за ними затворилась, и я увидел,
Они не торопились, скрупулезно соблюдая все правила движения. Я следовал чуть ли не вплотную. Лишь изредка между нами вклинивался один или два автомобиля и на светофоре я ни разу не упустил их, хотя пару раз мне пришлось ехать на желтый свет. Мы миновали запруженную движением центральную часть города и свернули на проспект, идущий в юго-западном направлении.
Их машина быстро набирала скорость, проносясь мимо кварталов дорогих многоквартирных домов. Я полагал, что седан остановится у одного из этих домов, однако, ошибался, что, впрочем, случается со мной не так уж редко. Седан миновал эти кварталы и вскоре добрался до пересечения с оживленной городской магистралью. Седан, находившийся в левом ряду, остановился на красный свет. Я был в том же ряду немного позади, между нами успели вклиниться две машины.
Я с нетерпением ждал, когда зажжется зеленый свет, наконец долгожданный свет загорелся и машины в других рядах пришли в движение. Но не в нашем. Седан не трогался с места, а за ним стояли мы все. Водители начали раздраженно сигналить, однако серый седан высокомерно игнорировал всю эту свистопляску. Он просто стоял и ждал, ждал до тех пор, пока не загорелся желтый свет, а тогда рванулся на перекресток, дико взвизгнули шины, автомобиль резко повернул налево и исчез, прежде даже, чем я успел выругаться.
Другие водители, разумеется, не могли понять причину столь вопиющего нарушения правил движения. Но не я. Я понял их цель — оставить старину Перси с носом, но почему? Откуда эта парочка в седане вообще знала о моем существовании, а тем более о том, что я сижу у них на хвосте? Может быть, я допустил какую-нибудь непростительную оплошность? Например, слишком громко хлопал ушами, стараясь подслушать их разговор в баре? А может быть, даже самые в этическом смысле безупречные частные детективы обладают каким-то особым запахом, который выделяет их среди всех прочих людей? И наконец, самая мрачная мысль: вправе ли я оставить себе те пятьсот долларов, которые были уплачены мне за несложную работу, столь блистательно мною проваленную? Правда, гонорар был выплачен мне без каких бы то ни было условий, но я ведь его не отработал. Да что там говорить — даже на гамбургер не наработал. Значит, горестно размышлял я, придется возвратить деньги.
Ладно, что зря убиваться. Так же бесполезно, как и пытаться догнать ту машину. Меня перехитрили, и ничего тут не поделаешь. Мне оставалось лишь найти телефон, позвонить Дульчи Кун и чистосердечно признаться в своей полной профессиональной несостоятельности. Я пересек магистраль, нашел поворот и вернулся в центр города другой дорогой. Я сообразил, что единственным телефоном, воспользоваться Которым мне не будет стоить десяти центов, был мой собственный. Поэтому, подъехав к своей конторе, я прошел в кабинет, уселся спиной к письменному столу и стал смотреть в окно на кирпичную стену. Размышлял я над тем, что случилось и как бы мне объяснись все это своей клиентке и при этом сохранить если не гонорар, то по крайней мере хоть небольшую толику собственного достоинства.