Детектив перед сном

Аддамс Петтер

— Давай спокойно и разумно поговорим обо всем, — обернулась, наконец, Афродита.

— Но именно этого я и добиваюсь! — всплеснул руками ее пап'a.

— Более чем странно добиваешься. Едва я появляюсь здесь, как ты налетаешь на меня и категорически требуешь, чтобы я немедленно ехала в Кельн. Их сиятельство, видите ли, за мной послали. Ты, верно, думал, что от столь великой чести я пущусь в пляс?.. С тех пор как я себя помню, эта так называемая аристократка нас и знать не хотела. Потому, оказывается, что мы для нее недостаточно утончены. Бога ради! Тогда пусть она оставит нас в покое, не правда ли. Но нет, ей приходит в голову, что мы все же как будто существуем на свете. И когда я протестую против ее «немедленного» требования, ты становишься

в позу и поучаешь меня. Это ты считаешь разумным?..

— Но, дитя мое, умоляю… дело мне кажется очень серьезным. Этот человек, я имею в виду господина Хафермана, он же не придумал все это. Маргарет в опасности!.. Я ни секунды не сомневаюсь.

— Может быть, — спокойно отвечала Афродита, — но какое это имеет отношение к нам?

— Но она же все-таки моя сестра, — тихо сказал отец.

Дочь пытливо посмотрела на него. Видно, подействовало сильнее, чем она предполагала.

— Да, конечно, оба вы единоутробные чада фабриканта бульонов и мелкого торговца Пьера Багарре. На этом все и кончается. Больше ничего общего не вижу.

— Ты права, мы с Маргарет никогда друг друга не понимали, мы очень разные с нею… И тем не менее… — он замолчал, устало и беспомощно разведя руками.

В такие моменты ей всегда становилось жалко отца, и она сдалась.

— Ну, я все же могу поглядеть на этого господина Хафермана. Это не повредит. Но ничего не обещаю. Не могу и не хочу обещать. Так кто же этот господин и где ты должен с ним встретиться?

Месье Багарре облегченно вздохнул. Через два часа он и Афродита сидели в небольшом кафе. Против них сидел Якоб Хаферман. Он говорил торопливо и не совсем вразумительно, то замолкал, то углублялся в свои семейные дела, сообщил, что он супруг, так и сказал «я супруг», Арманды Хаферман, которая имеет честь служить экономкой в доме баронессы фон унд цу Гуммерланг унд Беллерзин, и что она больше друг этого дома, чем распорядительница, и что, как он полагает, эта дружба распространяется и на него, поскольку баронесса нет-нет да и поручает ему небольшие, но важные дела, оказывая только ему эту честь, и он всегда успешно справляется с поручениями. На этом месте по толстощекому пьяному лицу Хафермана пробежала многозначительная ухмылка, что, видимо, намекало на некий особый характер поручений. Однако в этот раз у него поручение совсем особенное, поскольку речь идет о самой жизни баронессы фон унд цу и так далее. Дело в том, что последнее время уважаемая мадам стали получать странные письма, в которых им обещают ужасный конец. Он, правда, не видел ни одного из этих писем, не знает, за что им угрожают и не хочет знать. Но он ни минуты не колебался, когда Арманда, его супруга, попросила его поехать во Францию к родственникам мадам, и вот он здесь. Франция!.. Чудесная страна! А… к-какое здесь вино! Ему поручено передать, что баронесса ждут у себя в Кельне своего брата или хотя бы племянницу тридцатого мая сего года. Дело оч-чень важное и оч-чень срочное. Мадам просят ехать немедленно, а чтобы им не пришлось тратить из своих средств, передают… эт… тысьчу немцких мрк… Нечленораздельно бормоча, Хаферман с трудом выудил откуда-то из кармана толстенький конверт и шлепнул его на стол. Афродита не удостоила конверта взглядом. Она сердито смотрела на отца, который смущенно прятал лицо за стаканом минеральной воды.

— Скажите на милость, — протянула Афродита, — баронесса изволили пригласить не только племянницу, а еще кого-то. Хотя бы! Я для нее одна из возможностей. Стыдно, пап'a. Ты ведь не станешь утверждать, что не знал об этом, когда уверял, что тетя по мне соскучилась?

— Афродита, — взмолился пап'a, — ты ведь знаешь…

— Еще бы не знать. Пойдем-ка лучше отсюда, пап'a. От этого пьянчужки мы ничего толком не узнаем.

Месье Багарре покорно встал. Хаферман пытался оторвать от стола отяжелевшую

голову.

— Благодарю вас, герр Хаферман. Завтра я вам сообщу, поедет ли пап'a в Кельн. Не забудьте свой конверт. Чао!

Прошло порядочное время на обратном пути, пока, наконец, месье Багарре не решился спросить дочь, что она обо всем этом думает. Афродита ласково улыбнулась — милый пап'a так трогательно беспомощен.

— Я еще не все поняла и не вижу всей картины, — отвечала она, — Хаферман не слишком щедрый источник информации. Но, скорее всего, он знает не больше того, что сообщил. Так, мелкий исполнитель.

— Ты поедешь?

Она посмотрела на него с хитрецой.

— А почему бы не тебе?

— О! Я… видишь ли…

— Ну, ну, не волнуйся. Я ведь не серьезно. Разумеется, я поеду, но это вовсе не значит, что твоя сестрица будет рада моему появлению…

— Что-то не понимаю.

— Все очень просто. Давай-ка прикинем, для чего, собственно, мы ей понадобились. Да ведь она полагает, что письма с угрозами пишем мы. Ну, я этой идиотке все скажу!

Задремавшая Афродита не услышала, как отворилась дверь камеры. У входа стоял обермейстер Шмидхен.

— Вставайте, да поживее, госпожа студентка, вашу особу желают видеть.

— Что там еще стряслось? — спросила Афродита, протирая глаза.

— Оберинспектор скучает по тебе, моя куколка.

Афродита устало поднялась и побрела в коридор.

3

Гельмуту Баллеру удалось отлично вздремнуть в комнате для дежурных, и он ощутил прилив бодрости, достаточный для того, чтобы довести расследование до победного конца. Он по-прежнему ни капли не сомневался, что двойное убийство — на совести Афродиты Багарре. Об этом неколебимо свидетельствует все, что пока выяснено и обнаружено. Инспектор Баллер рассчитывал в скором времени найти все оставшиеся улики, в частности оружие, из которого были убиты обе жертвы. Что касается мотивов преступления, то инспектор до сих пор непростительно блуждал в абсолютных потемках, несмотря на все усилия. Он не сомневался, что мотивы были политическими. Но какими именно?

Тем не менее Баллер чувствовал себя уверенно, почти полностью оправившись от чудовищной невозмутимости подозреваемой. И собирался приступить к последнему, железному, как он полагал, допросу, который все поставит на свои места.

В кабинет Баллер вошел насвистывая и бодро припрыгивая, подошел к письменному столу и, не садясь, покопался в свежей почте. Почти сразу наткнулся на заключение судебно-медицинской экспертизы. Небрежно пробежал глазами, и… все рухнуло. Некоторое мгновение он находился в столбняке. Затем встрепенулся, шагнул к шкафчику, достал бутылку виски и прямо из горлышка сделал гулкий могучий глоток. Затем сел за стол, но не успел продумать идиотскую ситуацию, прикинуть хотя бы дохленькую версию, ни черта не успел, как в дверь постучали, и Шмидхен ввел распрекрасную Афродиту.

— По вашему приказанию, герр оберинспектор!

— Ладно, Шмидхен, — расслабленно прожурчал Баллер. — Присаживайтесь, мадемуазель.

Мадемуазель мгновенно поняла: что-то произошло. Опустилась на стул и флегматично принялась за свои ногти.

— Н-да, — издал, наконец, Баллер, какофонически отстукивая пальцами.

— Что вы сказали?

— М-м…

— Вы находите? — зловредно поинтересовалась Афродита. Несчастный инспектор мясом ощутил, что его видят насквозь. Наконец он собрался с силами.

— Итак, — вяло начал он, не представляя себе, чем кончит, — надеюсь, что вы… еще раз продумали свое положение? — «Пусть так, — подумал он с облегчением, — еще одна попытка, в конце концов, не повредит».

— Я продумала.

— Приятно, — пробормотал инспектор. — А вывод? Вы признаете свою вину, а?

Афродита рассмеялась.

— Вы, значит, полагаете, что я рехнулась?

— Но вы… обдумали?

— Еще как! Вашу абсолютно безнадежную версию.

— М-да. Я не хочу утверждать, что вы не совсем правы…