Детектив весеннего настроения
Шрифт:
В тот момент, когда они вошли в ресторанные двери, из лифта под часами вывалилась Мелисса Синеокова, беспрестанно сморкавшаяся в огромный клетчатый платок.
Этот платок – Васькин, конечно, – невесть как попал в ее сумку с вензелями и теперь, в ее одинокой простуженной жизни, служил единственным утешением.
Кивнув швейцару, Мелисса вышла на улицу, прищурилась на солнце и зябко поежилась. Температура все поднималась, и она мучительно мерзла, тряслась просто.
– Такси? – спросил швейцар, и Мелисса помотала головой, ей
Мелисса смотрела, наверное, одну секунду, и тут к подъезду подъехала машина, довольно грязная и не слишком новая, и шофер, потянувшись через сиденье, открыл ей переднюю дверь:
– Садитесь.
Согнувшись почти пополам и вздыхая, она полезла в машину, уселась, кое-как пристроила ноги, чихнула и утерла нос.
– Куда мы едем?
– Недалеко, – непонятно ответил шофер, нажал на газ, и машина пересекла площадь и покатила в сторону адмиралтейского садика. Слева был Исаакий, и Мелисса все выворачивала шею, чтобы посмотреть на него поближе, но строительный забор испортил весь вид. Машина не спеша продвигалась по узкому проходу между длинным желтым домом и серым строительным забором.
Восхитительное сочетание, особенно для воспаленных глаз.
– Да что это она выдумала? – невнятно из-за платка спросила Мелисса у водителя. – Она же знает, что я болею!
Ни впереди, ни сзади не было ни одной машины.
Как ни в чем не бывало водитель пошарил под сиденьем, вытащил из-под него какую-то штуку, взялся за нее поудобнее – Мелисса смотрела с интересом – и деловито пустил струю прямо в лицо знаменитой писательнице.
Она замахала руками, вытаращила глаза, стала хватать ртом воздух и уже через секунду ничего не видела и не слышала.
Когда она обмякла на сиденье и закатила глаза, водитель перестал закрываться рукавом, опустил стекло со своей стороны, перехватил руль и нажал на газ.
Баллончик полетел в окно. Машина повернула налево.
В пустом четыреста шестнадцатом номере, под красным пледом надрывался мобильный телефон, который Мелисса, конечно же, позабыла.
«Вызывает Василий» – было написано на экранчике.
Эта надпись почему-то всегда казалась Мелиссе очень смешной.
Полянский, под каким-то предлогом вышедший из ресторана, издалека, из-за стеклянной стены, покачал головой отрицательно. Значит, Константинова не нашел.
Да что за дела такие?!
– Вы будете обедать?
Лера с удовольствием пообедала бы, но температурная писательница, страдающая в номере, невидимо взывала к ее совести. Надо бы отправить кого-нибудь к ней в номер за билетом – его нужно поменять на сегодняшнее число. Лера была неумолима – она заберет ее в Москву и сдаст
Нация очень любила Мелиссины детективы.
– Я-то в любом случае пообедаю, – сообщил Боголюбов. – С голоду подыхаю. Жена решила меня салатами взять. Любовью она меня не добила, так теперь на салаты перешла, и вот от них-то я и сдохну скоро!..
Полянский подошел, официант выдвинул ему стул, он уселся и сразу же заложил ногу на ногу, как бы демонстрируя, что с ним никакого панибратства быть не может.
– Пообедаем? – спросила у него Лера. – А то что же господин Боголюбов будет один стараться!
Полянский пожал плечами.
Иногда Лера его ненавидела. Ну что это такое?! Ей необходима действенная поддержка, а он сидит себе, пожимает плечами, толком ничего не говорит, зато ногу на ногу шикарно закладывает.
Именно из-за Полянского и своего раздражения она приняла решение:
– Пожалуй, я буду обедать. Вы здесь бывали раньше, господин Боголюбов? Что тут есть вкусного?
– Называйте меня Андреем.
– А вы меня Лерой.
– О’кей. Вкусно здесь все. Русская кухня, как вы можете заметить. Блины с икрой, семга, щи буфетские и нарзан. Водку вы пить, конечно, не будете?
Вопрос был задан так, что ответить на него можно было только «конечно, буду», чтобы не показаться ханжой и лицемером, то есть лицемеркой, и Лера ответила:
– Конечно, нет.
– Понятно. А вы, господин Полянский?
– Боюсь, что нет.
– Ну, я так и знал. Что у трезвого на уме, то у пьяного на языке. Трезвый пьяному не товарищ.
– Гусь свинье, – поправила Лера. – Русская народная мудрость.
– Вот именно, мудрость. – Боголюбов быстро заказал себе обед – и блинов, и икры, и борща с пампушкой, и утку с брусникой, и «лафитничек».
Лера подумала и заказала все наоборот.
Салат с рукколой, протертый суп, суфле и рюмку порто.
Боголюбов посмотрел уважительно.
– А вы… где учились?
– В университете.
– Нет, вот этому, – и он кивнул в спину официантке, уносившей Лерин заказ, – как производить впечатление на мужчин в ресторане.
Полянский усмехнулся. Он заказал салат «Столичный» и котлету по-киевски, а посему непонятно было, как именно он усмехается – с гордостью за Леру или с презрением к ней.
– Этому, уважаемый Андрей, научиться никак нельзя. Это само приходит. В процессе, так сказать, жизни. Или не приходит.
Боголюбов вытащил хлеб из корзинки и стал жевать, отрывая куски ровными белыми зубами. На пальцах у него осталась белая и тонкая, как пыль, мука, и он старательно вытер пальцы о льняную скатерть.
– Напрасно вы так уж стараетесь, – сказал он, прожевав. – Нам с вами детей не крестить, жениться я на вас не могу, уже женат, а так… Чего же попусту бисер перед свиньями метать?..