Детектив весеннего настроения

Устинова Татьяна

Как только она вспоминала о том, что случилось, ее начинало тошнить, до сухих спазмов, до слез, которые катились и падали крупными каплями, пока желудок выворачивался наизнанку.

– Тихо, тихо, – говорила она себе между спазмами и зажимала рот липкой ладонью, – тихо, тихо…

Но ничего не помогало!..

Как будто снова отвратительная струя ударяла ей в лицо, и она, еще на какую-то долю секунды успев удивиться, начинала умирать. Сознание меркло, и в горло как будто заливали жидкую резину, от которой невозможно было дышать, и она текла в желудок и скоро заполнила его, и ее стало рвать, и… дальше она ничего не помнила.

Очнулась она уже здесь, в полном

мраке, и у нее не было часов, и она даже не могла определить, сколько времени провалялась в этой могиле!..

Нельзя отчаиваться. Никогда. Из любого безвыходного положения всегда найдется, по крайней мере, два выхода.

Так всегда говорил Василий Артемьев, и он, Василий, уж точно не одобрил бы ее рыданий.

Впрочем, так же точно он не одобрил бы ее беспечности, когда она села в машину к чужому человеку, не удосужившись ничего проверить!.. И ее героизма, когда она решила непременно ехать на съемки, несмотря на температуру. И уж точно ей попадет за то, что она вообще потащилась в Петербург без него. И еще за то, что не позвонила, и еще за то, что потерялась!..

Думать о том, как Васька будет ее ругать, как станет буйствовать, как покраснеет, когда начнет орать, было так хорошо, так надежно и ободряюще, что она начинала изо всех сил прислушиваться и вглядываться в темноту, почти уверенная в том, что дверь сейчас распахнется – знать бы, где тут дверь! – и он появится на пороге, очень сердитый и встревоженный.

Дверь не распахивалась – а может, ее и вовсе нет, этой двери, и Мелиссу замуровали навечно! – и никто не появлялся на пороге.

Убийственная тишина раздирала мозг, обвалы и лавины грохотали в ушах, и она даже петь пыталась, чтобы не сойти с ума, а потом решила, что должна «действовать».

Как именно «действовать», Мелисса не знала, но недаром она писала детективы! В детективах герой или даже героиня рано или поздно обязательно начинали «действовать» и «действовали» иногда самым идиотским образом, и авторша ничего не могла с ними поделать! Ну ничего!.. Они не слушались, и все тут!..

Мелисса Синеокова сползла со своей трясучей металлической сетки, зажмурилась, постояла так, а потом открыла глаза, все еще надеясь, что кошмар исчезнет, и она откроет их в гостиничном номере с видом на Исаакий, и окажется, что у нее просто поднялась температура и все это было горячечным бредом, только и всего.

Она открыла глаза в той же самой темноте, завыла сквозь стиснутые зубы и стукнула себя кулаком по бедру.

– Перестань, – прошипела та Мелисса, которая снаружи, той, которая внутри, – перестань сейчас же, истеричка, тряпка! Сама влезла в неприятности, так давай вылезай, что ты стоишь как дура!..

И она медленно двинулась вперед, осторожно переставляя ноги и вытянув вперед напряженные руки.

Помещение показалось ей довольно большим и… абсолютно пустым. Тот самый стол, или козлы, на которых она нашла бутылку с водой, и металлическая кровать с трясущейся сеткой, а больше ничего и не было. Стены были влажными и холодными, на ощупь не слишком понятно, деревянные или нет, но холодная влажность наводила на мысль о настоящей тюрьме или о каком-то мрачном подземелье, в которое ее заточили.

И темнота, темнота!.. Не может быть такой темноты… на поверхности. Обязательно найдется щель, сквозь которую просочится хоть один маленький слабый лучик, но здесь не было лучика, ни одного!

Может, она в подземном бункере?.. Глубоко под землей, на многие сотни метров простирается подземный город, где ведутся страшные научные эксперименты, бесчеловечные настолько, что все их участники давно изгнаны из общества. Для

этих экспериментов постоянно нужна свежая кровь и плоть, и людей воруют прямо с улиц, воруют и привозят сюда, на перевалочную станцию. Сейчас в полу зажгутся тысячи ламп, раздвинутся невидимые раньше двери, и безмолвные, безучастные роботы в серых скафандрах появятся прямо из стен. Холодными негнущимися руками они подхватят Мелиссу и поволокут ее на бойню, где из нее выкачают всю живую кровь и вместо крови закачают синюю жидкость, и на спине у нее вырастет гребень, а на груди чешуя!..

– Не хочу, не хочу, не хочу, – зашептала авторша детективных романов, – не хочу, не надо!..

Василий Артемьев очень сердился на Мелиссу, когда она, начитавшись соответствующих газет и насмотревшись «Журналистского расследования» по телевизору, начинала рассказывать ему нечто подобное, к примеру, о подпольной лаборатории, где у детей изымают органы для богатых заморских старичков, умирающих от скверных болезней.

– Ты же образованная тетка! – гремел Василий. – Что ты несешь ахинею?! Ты хоть представляешь себе, сколько показателей должно совпасть, чтобы орган одного человека подошел другому?! Ты хоть представляешь себе, какого масштаба должна быть твоя лаборатория, чтобы в ней все это можно было производить?! Это ни фига не лаборатория, это целый научный институт! Ты когда-нибудь слышала о подпольных научных институтах?! Нет, вот о подпольных научных центрах мирового масштаба ты слышала когда-нибудь? В какое-нибудь обозримое время, после Нюрнбергского процесса, на котором за такие штуки судили фашистских врачей!

– Да, но вот же сюжет, – оправдывалась Мелисса.

– У тебя в романе тоже сюжет! – не унимался воинствующий материалист Василий. – И твой роман не имеет никакого отношения к жизни, как и этот, блин, сюжет!..

Сейчас, в темноте и тишине подземелья, Васькино неприятие «страшных историй» как будто поддержало Мелиссу. Безмолвные тени в скафандрах отступили.

Нет, вряд ли здесь подземная лаборатория по превращению людей в «чужих».

Скорее всего, ее похитили в расчете на выкуп, а это означает, что Васька вскоре узнает обо всем. И служба безопасности издательства узнает, и редакторша Ольга Вячеславовна, и – самое главное! – Лера Любанова, которая поднимет на ноги всю Москву и весь Санкт-Петербург, а также их окрестности!

Убивать ее нет никакого резона – если ее на самом деле похитили для того, чтобы получить деньги! За нее, мертвую, никто никаких денег не даст, это же очевидно!

Это было совсем не так уж очевидно, но иначе Мелисса не могла себе позволить думать.

Потом ее потянуло в сон, так неудержимо, что она едва доползла до своего трясущегося матраса. В ушах тишина не просто грохотала, она рвала барабанные перепонки, как во время тяжелого артобстрела, отдавалась в виски и в затылок, и Мелисса, со стоном повалившись на кровать, обеими руками зажала уши. Ей показалось, что из ушей течет кровь, что перепонки все-таки лопнули, и больше она уже ничего не помнила.

Человек с горящей свечой в руке проворно спустился откуда-то сверху, приблизился к кровати, и желтый, ровный, немигающий свет свечи залил бледное и отекшее Мелиссино лицо. Он некоторое время просто смотрел, а потом засмеялся от удовольствия.

И у нее в подсознании остался тоненький и слабый звук, как будто где-то далеко и высоко над ней кто-то тихонько смеялся.

Она и вправду смеялась.

Он не поверил своим глазам. По шее тек пот, скатывался за рубашку.

– Саша, – выговорила она сквозь смех, – ты хотел наподдать мне… шваброй?!