Детективы Дэшила Хэммета. Т. 3

Хэммет Дэшилл

На Уэверли-плейс приостановился, чтобы оглядеться. Фи­липпинец сказал, что именно здесь живут прибывшие в Чай-натаун и что, по его мнению, здание связано переходом с домом Чанг Ли Чинга. Как раз до этого места Дик Фоли держал на поводке Уля. Четвертый дом от игорного притона Джейра Квонга, так сказал Киприано, но я понятия не имел, где находится притон.

На Уэверли-плейс царили образцовая тишина и покой. Какой-то толстый китаец расставлял ящики с овощами перед своей лавкой. Полдюжины китайских ребятишек играли в мяч посреди улицы.

По другую сторону какой-то блондин в тви­довом костюме поднялся по ступенькам из подвала на улицу; за его спиной мелькнуло на мгновение лицо размалеванной китаянки, запирающей дверь.

Я пошел дальше и на Споффорд-аллее без труда нашел нужный, дом — обшарпанное строение со ступеньками и дверями цвета засохшей крови. Окна были наглухо заколо­чены толстыми досками. От окружающих зданий он отличался тем, что на первом этаже не было ни одной лавки или конторы.

Я поднялся по трем ступенькам и костяшками пальцев забарабанил в дверь. Никакого ответа.

Постучал сильнее. Глухо. Попробовал еще раз и услышал, как внутри что-то заскрежетало.

Скрипело и скрежетало не менее двух минут, после чего дверь приоткрылась — на полфута, не больше.

Через щель над тяжелой цепью на меня глянул косой глаз, кроме которого удалось еще рассмотреть часть морщинистого темного лица.

— Что?

— Хочу видеть Чанг Ли Чинга.

— Не понимаю.

— Вздор! Запри дверь и лети к Чанг Ли Чингу. Скажи ему, что я хочу с ним повидаться.

— Топай отсюда. Чанга нет.

Я молчал. Если он не намерен меня впускать, то пусть знает, что я все равно никуда не уйду. Пауза.

— Чего ты хочешь?

— Хочу повидаться с Чанг Ли Чингом, — сказал я, не поворачивая головы.

Снова пауза, закончившаяся звоном цепочки о дверную раму.

— Ладно.

Я швырнул сигарету на тротуар и вошел в дом. Пришлось ждать, пока китаец перекрывал вход четырьмя стальными поперечинами толщиной в руку и замыкал висячие замки. Потом кивнул головой и, шаркая ногами, пошел впереди — маленький, сгорбленный человечек с лысой желтой головой и шеей, напоминающей кусок веревки.

Из этой комнаты он провел меня в другую, еще более темную, а потом' в коридор. Затем мы спустились вниз по несколько шатающимся ступенькам — здесь воняло затхлой одеждой и сырой землей — и попали в абсолютный мрак. Я вынужден был ухватиться за полу просторного, сшитого, несомненно, на вырост голубого халата моего проводника.

С самого начала путешествия он ни разу не взглянул на меня и ни один из нас не проронил ни слова. Эти блуждания по лестницам вверх и вниз, повороты налево и направо осо­бого страха не нагоняли. Если старика это забавляло — ради Бога! Сколько ни води, больше меня уже с толку не собьешь — я не имел ни малейшего представления о том, где нахожусь.

Дальше мы шли по длинному коридору, по обе стороны которого тянулся ряд дверей, размалеванных под бронзу. Все они были закрыты и в полумраке выглядели таинственно. Минуя одну из них, я заметил краем глаза тусклый блеск металла и темный кружок в приоткрывшейся двери.

Я бросился на пол.

Падая как подкошенный, огня не увидел, но услышал выстрел и ощутил запах пороха.

Мой проводник молниеносно повернулся — одна нога его выскочила из шлепанца. В каждой руке он держал по писто­лету, здоровенному, как лопата. Удивительно, каким образом этот старикашка ухитрился прятать на себе столько железа!

Два преогромных ствола пристально смотрели в мою сто­рону. По китайскому обычаю старик палил как сумасшедший: трах, трах, трах!

Я думал, что он промазал, — мой палец коснулся спуска. Но вовремя опомнился и не выстрелил.

Он целился не в меня. Слал пулю за пулей в дверь за моей спиной, в ту дверь, из-за которой грохнул первый выстрел.

Лучше всего было откатиться подальше по полу коридора.

Старичок закончил бомбардировку. Дерево он располосо­вал, как бумагу, расстреляв все свои боеприпасы.

Дверь отворилась от толчка человека, что был уже трупом и в последние мгновения жизни старался удержаться на но­гах, наваливаясь на нее всем телом. «Глухонемой» Уль, от которого почти ничего не осталось, свалился на пол и пре­вратился в лужу крови.

В коридоре зароились желтые лица и черные стволы.

Я встал. Проводник опустил свои хлопушки и горловым голосом пропел целую арию. Китайцы начали исчезать, оста­лись четверо, которым пришлось собирать то, что осталось от Уля.

Жилистый старикашка спрятал пистолеты, подошел ко мне и протянул руку за моим револьвером.

— Дайте мне это, — сказал он вежливо.

Если бы сейчас потребовали мои штаны, я и их бы не пожалел.

Старик сунул револьвер под полу халата, небрежно взгля­нул на то, что несли четверо китайцев.

— Ты его не очень любил, а? — спросил я.

— Не очень, — признался он.

— Ладно. Идем.

Наше путешествие возобновилось. Наконец проводник остановился перед какой-то дверью и поцарапал ногтем ее поверхность.

Отворивший тоже был китайцем. Но этот явно не принад­лежал к нашим кантонским карликам: могучий, явно пита­ющийся мясом тяжелоатлет с бычьей шеей, широченными плечами, лапами гориллы и кожей толстой, как на ботинке.

Придерживая портьеру, прикрывавшую вход, великан по­теснился, давая дорогу. По другую сторону двери стоял его брат-близнец.

Комната имела округлую форму, двери и окна закрывали бархатные драпировки — зеленые, голубые, серебристые. На большом, богато украшенном резьбой черном стуле, стоявшем за черным столом с инкрустацией, сидел старый китаец. Лицо у него было круглое, мясистое, хитрое, с прядками редкой белой бороды. Голову прикрывала плотно прилегающая к черепу черная шапочка. Его пурпурная одежда была подбита соболями.

Он не встал, но мягко улыбнулся и наклонил голову, почти коснувшись ею чашки с чаем, стоявшей на столе.