Дети Агамемнона. Часть I. Наследие царей
Шрифт:
— Лучше делать свой выбор, не навязанный кем-то, пусть даже самой матерью. Однажды я понял, чего хочу от жизни, и решил этого добиться. Ты не обязан понимать мои мечты и стремления, Эгисф. Я не жду этого ни от тебя, ни от Клитемнестры, ни от кого-либо в Микенах… Но рассчитываю хотя бы на уважение! Да, я выбрал свободу от материнской опеки и от тягот правления, полностью осознавая, чего при этом лишусь. Не нужно меня ни бранить, ни жалеть.
— Если бы ты немного подождал, со временем смог бы царствовать в одиночку. Наша мать не всегда будет рядом, — сказав это, Эгисф зачем-то отвел глаза и уставился в потолок, словно озвученная им мысль была опасной.
— Конечно. Вот только у Клитемнестры хватит сил и желания руководить Микенами до глубокой старости. Не уверен, что мне по силам выдержать столь долгое правление под пристальным надзором! Все равно сбежал бы при первой возможности, — Орест сильнее сжал плечо брата. — А что насчет тебя, Эгисф? Ты готов справиться с этим? Готов соглашаться с указами нашей матери, исполнять ее желания? Быть ее голосом и глазами?.. Многие годы, а может, и десятилетия…
Юный царь выглядел уже практически трезвым. Он замялся, но ответил:
— Да, Орест. Боюсь, мы слишком разные. Когда я узнал, что мне предстоит стать микенским царем, радости моей не было предела. В отличие от тебя, я вижу в этом бескрайние возможности. И не могу понять, как можно от них отказываться… Ты не желаешь править под строгим надзором Клитемнестры да и вообще брать на себя ношу микенского владыки. Вместо этого жаждешь превратиться в странника, гонимого всеми ветрами, — Эгисф вздохнул. — Странные у тебя мечты. Мелкие, как по мне. А я уверен, что совладаю с властолюбивой матерью и корыстными царедворцами. Вскоре я начну принимать собственные решения, как истинный правитель Микен.
— Клитемнестре не понравились бы твои слова.
— Я знаю, брат. Знаю.
Они какое-то время молчали, каждый с головой погрузился в собственные мысли. Наконец Орест удалился под предлогом, что перед отъездом ему необходимо хоть немного выспаться. Эгисф лишь махнул рукой.
Уже на пороге царевич обернулся: его младший брат выглядел усталым и обеспокоенным. Великий день подошел к концу. Уже совсем скоро, с восходом солнца, на юные плечи Эгисфа ляжет тяжесть ответственности за судьбу Микен…
Орест тихо вышел. Эгисф по-прежнему хранил молчание, не пожелав брату даже доброй ночи. Он продолжал смотреть куда-то вдаль, и ход его мыслей не смог бы угадать даже самый проницательный человек.
* * *
Микены проснулись раньше обычного — первые лучи солнца едва коснулись небесного края, потому суета у царского дворца показалась бы стороннему наблюдателю непривычной и даже странной. Вскоре распахнулись тяжелые Львиные врата и несколько телег, запряженных волами, двинулись по пологому склону вниз. Люди в повозках рассматривали окрестности, про себя прощаясь с родными местами. Молчание нарушали лишь редкие щелчки кнута, скрип колес да мычание животных.
Процессия миновала приземистые дома, проехала мимо усыпальниц, в которых обрели вечный покой великие Атрей и Агамемнон. И наконец оказалась на равнине, поросшей высокой травой и оливковыми деревьями. После тесноты городских улочек раскинулись просторы полей, окрашенных утренним солнцем в нежно-розовые тона.
Орест на долгое время покидал златообильные Микены.
Он оглянулся напоследок. Словно бессмертные стражи, Львиный город охраняли исполинские, озаренные мягким светом горы. Укрытые их тенью, Микены пребывали в безмятежном сне. Пройдет еще немного времени, и город стряхнет с себя сонное марево… Но ему уже не суждено это увидеть. Орест тряхнул головой, словно избавляясь от наваждения. Впереди ждало лишь море, исполненное тайны.
* * *
Ифигения с детства серьезно относилась к знамениям и снам. Скромная на вид, девочка отличалась живым воображением, хотя знали об этом немногие. Теперь повзрослевшая царевна стояла у окна, вглядываясь вдаль — туда, где скрылись в дорожной пыли повозки, уносящие прочь беспокойного брата. Она молила небеса о благом знамении, но небо оставалось равнодушно-чистым, лишь изредка в нем мелькали ранние ласточки.
— Он уже далеко. Долго ты тут собираешься стоять? — Электра подошла к сестре и обняла ее.
Она была одета в роскошный гиматий — тот самый, что ей купил Орест. Электра так же грустила по брату, как и Ифигения, но выражала свои чувства иначе.
— Мне и здесь хорошо. Еще слишком рано, чтобы идти завтракать, — Ифигения пожала плечами.
— Но выражение лица у тебя такое, словно провожаешь братца на войну, а не в вольное плавание.
— Я и правда боюсь, — Ифигения тяжело вздохнула. — Поэтому и жду от небес доброго знака. Можешь считать меня глупой и суеверной… Просто такого в нашей семье еще не случалось. Старший царевич отказался от всего и покинул город, на престоле сидит Эгисф… Не люблю резкие перемены…
— Ты, как всегда, осторожна! Я обязательно посмеялась бы над тобой в другое время. Но не сейчас.
Сощурившись, Электра глядела на пронизанное светом набежавшее облачко. Ифигении, хорошо знавшей сестру, стало не по себе от ее удивительно спокойного тона — без вызова, без насмешки, без привычных страстей. Поэтому она протянула руку и погладила сестру по голове — ласково, успокаивающе. Такую вольность Ифигения себе позволяла, лишь когда была уверена в том, что за ними не наблюдают.
— Я буду думать о нем каждый день, — вздохнула Электра.
— Как и я. Хочется верить, что Орест не ввяжется в какое-нибудь приключение и не станет принимать решения на горячую голову.
— Если и станет, не страшно. Главное, чтобы ему не пришлось об этом пожалеть.
Ифигения кивнула в ответ. И тут тишину прорезал клекот, совсем не похожий на мирное щебетание ласточек. Так могла кричать только самая могучая, самая вольная птица на свете.
Царевны одновременно выглянули из окна.
На крышу микенского дворца приземлился огромный орел, владыка неба. Утренний ветерок ворошил его густое оперение. Электра не удержалась и восторженно ахнула — орел понял, что его заметили. Он покосился на дочерей Агамемнона желтым глазом, а затем нехотя расправил крылья и сорвался с места прочь.