Дети Аллаха
Шрифт:
Старик усмехнулся, огладил седую бороду.
– Чудно. Принадлежат Аллаху и Восток, и Запад, – сказал он. – Нет, я откажусь.
Самир ощутил, что ему не хватает воздуха, грудь сдавило:
– Но почему? – ухитрился произнести он, и сам разозлился, поняв, что голос дрожит от обиды.
– О таких вещах не говорят на ходу, – старик покачал головой. – Подожди меня. Присядь вон там.
Крохотный дворик окружала галерея, и в ее сени имелись лавочки, одну из них и занял Самир. Сторож ушел внутрь мечети, но быстро вернулся, уселся рядом, и некоторое время они сидели в сумраке, неподвижно
Слышно было, как в кустах жасмина за мечетью поет какая-то птица.
– Ты не готов, – сказал наконец старик. – Твое желание идет не от глубин сердца. Покинуть веру отцов и обратиться к другой, пусть даже истинной… уверен ли ты, что хочешь именно этого?
– Да! – выпалил Самир.
Если христиане только и годятся на то, чтобы жаловаться, молиться и унижаться, позволяя всем вокруг бить себя и убивать, то он… он больше не хочет быть одним из них!
– Вот об этом я и говорю, да поможет тебе Аллах вразумлением. – Сторож вздохнул. – Для начала тебе нужно прочитать одно из сира, жизнеописаний Посланника Аллаха, да ниспошлет ему Аллах благословение и мир… Например, труд почтенного Ибн Хишама…
Самир нахмурился – и тут скучные, унылые книги, как и у отца Григория!
– Почему вы называете себя «рабами Аллаха»? – поинтересовался он, вспоминая слова имама Старой мечети. – Это значит, что вы лишены свободы, что ее нет в исламе?
– Совсем нет, – старик огладил бороду. – Слова «раб» и «поклонение» происходят от одного корня [6] , и поэтому первое означает не отрицание свободы, а почитание. Принявший Закон почитает Господа своего, он привязан к нему истинным поклонением. «Рабом» в этом значении называется не тот, кто закрепощен и лишен свободы воли, а тот, кто способен осуществлять поклонение Аллаху, кто может это делать, умеет это делать и делает это по собственной воле.
6
В арабском языке.
Самир почесал правое ухо: мудрено, но вроде понятно.
– А поклонение не может быть по принуждению, оно должно совершаться по решению самого человека. – Сторож говорил серьезно, не растолковывал простые вещи глупому мальчишке, а объяснял сложные вещи другому взрослому, чуть менее сведущему в них. – И человек сам решает, совершать ему поклонение или нет. Понимаешь ли ты меня, о, любопытный?
Самир глянул на собеседника, пытаясь понять – насмехается ли тот над ним?
Но тот выглядел почти торжественным, и, как всегда в его компании, казалось, что они находятся в каком-то другом мире, не совсем реальном, далеком от обычного Машрика.
– Знаешь ли ты, когда придет момент тебе обратиться к подобному почитанию? – спросил сторож.
– Ну-у…
– Был ли ты когда-нибудь в смертельной опасности, в такой, чтобы люди не могли помочь тебе?
– Да, – Самир вспомнил одну из первых бомбежек, когда они еще не знали, как себя вести, и внезапный налет застал его на площади Независимости: вокруг поднимаются столбы дыма и огня, летят осколки металла и куски камня, а до ближайшего здания метров тридцать.
– Устремлялось ли в тот
Самир просто кивнул: еще как устремлялось!
– Вот когда ты будешь тянуться к Аллаху так же, как в тот момент тянулся к спасению, искать помощи в нем в любой момент, тогда и наступит для тебя пора, – торжественно объявил старик.
Некоторое время они сидели в молчании.
– Кроме жизнеописания тебе будет неплохо заглянуть и в Священный Коран, – продолжил сторож. – Его ниспослали почти полторы тысячи лет назад, но мудрости в нем куда больше, чем во всех современных книгах. Не думай, что там содержатся ответы на все вопросы, что появились у людей, начиная от пророка Адама, мир ему, и появятся до Страшного суда. Просто Коран описывает человеческую природу, а она, какой была при наших праотцах, такой же останется и до последнего часа.
– Ну да. – Самир вздохнул, почесал лоб.
Раздражение и гнев ушли, остался только след обиды на то, что его вот так взяли и выгнали, не приняли всерьез.
– Не думай, что я хочу тебя отговорить, но, как ты уже не раз от меня слышал… – старик рассмеялся. – Воистину, Аллах с терпеливыми, поэтому не спеши, не суетись. Помни о божественном предопределении, которое, как известно, бывает двух видов…
Самир и сам не понимал, зачем слушает про категоричное и неизбежное предопределение, и про обусловленное предопределение, в котором одна определенность после неких поступков человека сменяется другой. Но в то же время он не помнил, чтобы с таким вниманием относился к урокам отца Азры или наставлениям священника.
Грозно и мрачно в вечерней тишине звучали стихи Корана, которые читал старик: «а мощь и милость Его Щедрости раскрыты! Дарует Он сколько пожелает!» и «Отменяет Господь и утверждает из предписаний то, что пожелает, хранится у него Матерь Писания!».
А потом он замолчал и лукаво посмотрел на Самира:
– Да ты уже засыпаешь. Иди домой, наверняка тебя там ждут. Приходи еще. Побеседуем… и когда-нибудь, возможно, я стану одним из тех, кто выслушает твою шахаду, о любопытный, и скажет «свидетельствую», иншалла!
Глава 10
Ильяс делал домашнее задание по английскому языку, как всегда, вполглаза. Другие уроки давались ему не так просто, но вот чужие слова он заучивал легко, запоминал правила и неизменно приводил в восторг учителя произношением.
Самир даже иногда завидовал брату, сам он с английским мучился с первого дня.
– Who is she? – читал Ильяс, лежа на животе, и одним глазом смотрел в комикс на полу: огромные роботы, крохотные здания, разбегающиеся люди, очередной супергерой. – She is my sister. I like her. Her name is Anna.
Самир поморщился.
Этот комикс попал к ним с запада, оттуда же, откуда летели самолеты с бомбами. Может быть, это тоже оружие, только нацеленное на то, чтобы поразить не тела, а души? Яркие картинки, завлекательные, но бессмысленные и бездуховные истории…
За занавеской, отделявшей их отсек от коридора, послышались шаги, радостные возгласы. Самиру показалось, что он услышал голос Азры, торопливо сел на тюфяке, пригладил волосы.
– She is twelve years old… – Ильяс поднял голову. – Ты чего?