Дети белых ночей
Шрифт:
– Ну, что за дела? Альбина! Соберись! – Галина Григорьевна в лохматой шапке тоже нервничала.– Лена! Геворская! Прыгни с Вихоревой в паре. Она потеряла движение...
К Альбине подкатила Ленка. С нескрываемым превосходством на нее посмотрела, кружась вокруг небрежно расслабленной задней перебежкой. Потом раз, играючи, сделала перекидной, красиво приземлившись ласточкой.
– Ну, давай, чего стоишь? Подстраивайся. Что я, так полчаса вокруг тебя крутить должна?
Альбина тихо и с раздражением прошипела: «С-с-с-с-пади...» Поймала Ленкин ритм и, синхронно с ней, пошла на прыжок. Прыгнуть решила лучше Ленки. Чиркнула коньком и больно упала на колени.
– Ну, елки-палки! – с чувством отметила падение Галина Григорьевна.– Что-то скользкий лед сегодня...
Обидно было до слез, особенно когда она исподлобья смотрела на легко разъезжающую по катку Геворскую, которая оглянулась с гадкой улыбочкой и пожала плечами.
Она подъехала к бортику, где переминалась с ноги на ногу подмерзшая Галина.
– А знаешь, почему не получается? – Она с напором глядела Альбине в глаза.– Потому что ты растолстела, пока дома с ногой сидела. Тебе просто в воздухе свой вес не развернуть как надо. Ты посмотри, какие ножищи нагуляла. Чтобы через неделю этого не было, Альбина. Худей как хочешь.
Она говорила громко и базарно. Альбина уже давно заметила, что у тренеров существует какой-то общий тембр голоса – крикливый и беспардонный. И она невольно покосилась на тех, кто тренировался здесь же. Очень не хотелось, чтобы слова эти кто-нибудь слышал. Так не хотелось! Особенно Геворская... А она как раз проезжала близко и пялилась в их сторону.
Альбина ехала с тренировки домой и всерьез думала о том, чтобы все бросить. Ноги у нее, и вправду, были полноваты. Но у фигуристок это сплошь и рядом. От больших нагрузок наращиваются мышцы. Геворская худая, как палка, и на ней ничего не нарастает. А Альбина – настоящая девушка. И талия есть, и бедра. Но лишнего жира у нее как раз нет. Ущипнуть не за что. И она уже в десятый раз яростно убеждала себя в этом неоспоримом факте. А сложением она в отца. Просто кость широкая. А сверху, так и вовсе ничего лишнего; ребра пересчитать можно.
В раздевалке, когда все уже ушли, ее попыталась подбодрить подружка Катя:
– Алька, да не носи ты просто эту юбку на тренировку. Приходи в рейтузах. Юбка эта тебя полнит. И не обращай ни на кого внимания.
Но настроение от этого еще больше испортилось. Как же быть, если фигуристку полнит мини-юбочка? Как, скажите, пожалуйста, тогда выступать на соревнованиях? И она придирчиво посмотрела на Катины ляжки.
– У тебя, Катюха, тоже, между прочим, о-го-го. Так,– сказала она уязвленно,– между нами, девочками.
– Спорт такой,– ничуть не расстроилась Катюха.– А у пловчих, например, плечи. И я бы с ними ни за что не поменялась. Так и знайте! – И она показала всем своим воображаемым оппонентам язык.
– Да как я похудею-то ей за одну неделю? – Альбина продолжала негодовать.
– Лук репчатый берешь,– Катя засунула в рот карамельку, и речь ее стала не совсем членораздельной,– режешь и ложку меда кладешь. Все в банку и на ночь за окошко. А утром натощак ешь по столовой ложке перед завтраком. Ну и перед обедом и ужином. Гадость такая, что потом вообще ничего не хочется, только умереть. Зато помогает.– И добавила после паузы: – Говорят.
– Вввя,– сморщилась Альбина.– Лук с медом? Вввяя....
Теперь она ехала домой и думала о том, что и без фигурного катания прекрасно обойдется. Пора завязывать. Скоро в школе выпускные экзамены. Потом готовиться в институт. Мастером спорта ей, наверно, уже не бывать. Да и зачем это нужно? Уже давно ей стало понятно, что никакого большого спортивного будущего у нее нет, хоть и занималась она с пяти лет. Среди тех, с кем она делала на льду свои первые шаги, уже есть члены сборной юниоров. Тех, кто подавал надежды, давно забрали в большой спорт. Давно. Десять лет назад. А она каталась для себя. Зато чувствовала себя настоящей королевой на катке в Таврическом саду. На разряды сдавала. Может похвастаться своим первым юношеским. Хотелось бы взрослый. Но так... Для потомков. И без этого ведь комсомолка, спортсменка, отличница. И, конечно, красавица. «Хотела бы я встретиться с Геворской в какой-нибудь компании. Вот мы бы и посмотрели, кто чего стоит».
От этой мысли Альбине стало веселей. Она уже мечтала о том, как придет домой и накинется на макароны по-флотски, которые так здорово готовила ее бабушка Лизавета Степанна. Или Эльжбета Стефановна, как предпочитала называть ее Альбина, которой очень нравилось то, что в ней течет польская кровь.
Как ей казалось, польские пани отличались от русских женщин в выгодную сторону. «Есче польска не сгинева»,– повторяла она за сухощавой, аристократически стройной бабушкой. А полька, по ее смутным представлениям, обязательно должна была быть гордячкой и воображалой. И Альбина эти черты в себе культивировала, как доказательство своей очаровательной национальной принадлежности.
Мечтая о макаронах, мед с луком решила не готовить. Зачем портить себе аппетит?
Спускаясь с подножки трамвая, она почувствовала, что колено, которым она столько раз ударялась сегодня об лед, больно сгибать. И еще раз утвердилась в мысли, что все, пора бросать, сколько свободного времени тогда у нее появится! А ведь в младших классах она еще умудрялась учиться в музыкальной школе. Но в четвертом, с помощью вполне профессиональной истерики, убедила родителей ее оттуда забрать. И больше к пианино она не подходила ни разу. А крышку его использовала как журнальный столик.
Времени ей никогда не хватало. Вернее, хватало, но только на уроки и спорт. А вот на то, чтобы ничего не делать,– не хватало. А ей иногда так хотелось просто поваляться на тахте, а потом эдак часик повертеться перед зеркалом. Посмотреть на себя со спины, приспособив маленькое зеркальце. Или просто повыпендриваться с прической и собственным выражением лица. Лица, которому Альбина активно симпатизировала.
Она не видела у себя недостатков. И любовалась собой, поворачиваясь то так, то эдак. Темные, чуть вьющиеся волосы, из которых она делала два низких хвоста прямо под ушами. Светлая кожа, большие карие глаза в густых ресницах, от природы будто бы подведенные. Такие же, как она считала без ложной скромности, она видела в бабушкином альбоме со старинными фотографиями звезд немого кино. Пикантный вздернутый носик, темные брови, каждая волосинка которых блестела, как мех норки, и маленький рот сердечком. Просто Вера Холодная. Моя руки в ванной, она всегда себе улыбалась и научилась наполнять улыбку подтекстом. Правда, она точно не знала, каким. Но это даже хорошо. Если ты сама не знаешь, как раскрывается твоя тайна, то другие ее точно не разгадают.
Если бы ей нужно было сравнить себя с цветком, она, не задумываясь, выбрала бы пион. Она и вправду больше была похожа на бордовый пион, а вовсе не на розу, как ей пытался позавчера дать понять студент Миша, когда их компания собралась у Маркова.
Впрочем, это как посмотреть. Потому что ее враг Акентьев как-то выразился в том смысле, что взгляд у нее коровий. И она ему этого так и не простила.
В комнате у Альбины зеркала не было. Мама не разрешала. Но Альбина не расстраивалась. Она прекрасно обходилась рассматриванием своего отражения в черной полировке мертвого пианино.