Дети блокады
Шрифт:
Наступило молчание.
– Ты не рассказал, как вы сюда попали, – сказал высокий полноватый мужчина.
Виктор почувствовал, что есть какая-то надежда, если сразу не выгнали, и теперь уже не спеша, обстоятельно начал рассказывать о том, как они готовились, сушили сухари, как спрятались в машине.
– Вас ведь разыскивают, ребята. И если мы вас оставим, нас по головке начальство не погладит. И потом, какой это пример для других? Этак все ребята Ленинграда ринутся на фронт. Не армия, а пионерский лагерь получится…
Витька уже не слушал. Надежды
– Нам надо на фронте найти Пожарова Сергея Яковлевича.
– Кто он?
– Это Эльзин отец. У него осталась жива дочь, а он думает, что она погибла. – Витя рассказал историю семьи Пожаровых, о приезде Сергея Яковлевича домой.
– А что, – обратился командир батальона к высокому военному, – это важно. Займись, Степан Петрович. Через политуправление попытайся найти Пожарова. Ну, а что же делать с вами? – обратился он и к ребятам, и одновременно спрашивая совета у взрослых.
– Может, пока будем наводить справки о Пожарове, оставим их в батальоне, Николай Иванович? – произнес с сильным нерусским акцентом молчавший до сих пор третий военный. – Все-таки столько рвались ребята на фронт! Я сейчас еду в штаб полка, доложу командиру полка. Думаю, пока мы на доукомплектовании, он не воспротивится.
– Как, комиссар? – повернулся командир к высокому военному.
Степан Петрович, глянув на ребят, улыбнулся:
– Пускай ребята будут вроде как шефы нашего батальона.
– Егоров! – обратился комбат к молча стоявшему шоферу. – Отведи ребят к Гринько, пусть накормят по-красноармейски, а потом в баню. Под твою ответственность.
– А что такое «доукомплектование»? Это мы не на фронт приехали? – стал допытываться Витька, едва они вышли из землянки.
– Почему не на фронт? На фронт, только не на передовую. Наш батальон три дня назад под Колпином сильно раздолбили. Его вывели из окопов, сейчас пополняют за счет рабочих Ленинграда. А линия фронта, вон она, в двух километрах. – Шофер неопределенно кивнул в сторону.
– Где? – уточнил Витька.
Егоров внимательно глянул на Виктора, даже остановился:
– Э, парень, не хочешь ли ты смыться туда? Слышал, комбат сказал: «Под твою ответственность»? Ты так подведешь меня под трибунал.
– Не, дядя Егоров. Это я просто так. – Витька помолчал и добавил: – А может, с вами сходить посмотреть, а?
– «Сходить»? Туда ползти надо, понял! Вон гляди: это парк, а дальше – голое поле. В конце – окопы. Всё как на ладони. Немцы собаку не пропустят, чтобы не обстрелять. Пищу бойцам ночью волоком тащим. Так они периодически выстреливают осветительные ракеты и, что заметят, тотчас поливают огнем. Сегодня суббота, потому затишье, еще завтра так будет. А с понедельника начнется ад кромешный.
– А мы к артобстрелу привычные! – похвалился Валерка.
– Это вы там привычные, где дома, бомбоубежища и на улицу может упасть один-два снаряда, а когда они лупят сосредоточенным огнем, не очень привыкается.
Они вернулись к той землянке, где встретились с Гринько.
– Дядя Егоров, а может, мы перекусим своим пайком? Во, у нас есть сухари, сахар, чтобы не ходить к Гринько.
– Не трусь! – весело подмигнул Егоров. – Ба-а, да я даже не знаю, как вас зовут! Нехорошо, в армии так не полагается.
Ребята назвались.
– Леонтий! – крикнул Егоров, приоткрыв дверь землянки. – Комбат приказал представителей шефского детского дома Виктора Стогова и Валерия Спичкина принять по всем правилам гостеприимства, накормить, помыть и поставить на котловое довольствие. Вот так-то! – Он с улыбочкой сделал акценты на глаголах, определявших приказание.
– Я тебе не Леонтий, понял? А товарищ старший сержант. Запомни: за то, что ты при молодых красноармейцах назвал меня козой, я тебе не прощу, – раздался злой голос Гринько.
– Успокойся, не козой, а только барабанщиком козы. Здесь, брат, есть разница. А вообще-то знай я раньше, что ты такой детоненавистник, не стал бы тебя, раненного, тащить с поля боя.
Старший сержант Гринько вышел из землянки. Когда увидел ребят, понял, что они все слышали и обернулся к Егорову:
– Пакостный ты, Семен, как хорек! Но раз комбат приказал, я выполню. Заходите, бойцы, в землянку.
Гринько сидел за столом, пока ребята уплетали пшенную кашу с мясом, хотя мог и уйти. Какая-то непонятная сила удерживала его рядом с детьми. Это было совсем непохоже на то, когда он еще до войны сидел в засаде с палкой, подкарауливая детдомовских любителей полакомиться чужими фруктами. Вслед за вспышкой прежнего гнева, за которую он теперь сам казнился, вдруг необъяснимо нахлынул приступ жалости к этим изголодавшимся мальчишкам, с жадностью царапающим железными ложками по опустевшим котелкам.
Он сам себя не узнавал. Никогда не думал, что можно так вот вмиг круто измениться, потому что считал себя по натуре жестким и принципиальным. «Наверное, война так влияет, – подумал он. – Вот она штука-то какая! Надо загладить вину перед ребятами, а то ведь я, как мой цепной пес Хвылька, накинулся на них».
Такой вкусной и сытной еды ребята не пробовали с начала войны. Поэтому обед занял считаные минуты.
– Еще хотите? – спросил боец-повар.
– Не, – поторопился отказаться Витька. Он чувствовал себя неловко из-за того, что рядом сидит Гринько и, наверное, считает их обжорами и дармоедами. – Давайте мы помоем котелки, – предложил он повару.
– Ладно уж, спасибо, не надо, – улыбнулся тот. – Все ж гости вы.
– Может, чем помочь надо? – Теперь Витька обратился к Гринько.
– A-а, чем вы поможете! – махнул рукой старший сержант, но в голосе уже не было прежней озлобленности. – Хотя пошли, будете нарезать мыло и раздавать бойцам.
К вечеру, когда Егоров заглянул в землянку к Гринько, ребята уже трудились над противогазами, пришивая на сумки фанерные бирки с фамилиями, написанными химическим карандашом.
– Леонтий, хватит эксплуатировать ребятишек, давай я заберу их в хозвзвод на ночевку.