Дети богини Кали
Шрифт:
Он хотел сначала спросить о ней старика, но в последний момент передумал – постеснялся.
После встречи на берегу озера какое-то время он не решался лазать за сливами, его пугала перспектива быть пойманным за руку золотоволосой девушкой, с каждым днём он почему-то всё сильнее уверивался в том, что это её усадьба, даже мимо Алан ходил теперь реже и осторожнее, но, по-прежнему не замечая ни в саду, ни в доме никаких признаков присутствия хозяев, постепенно он осмелел и возобновил свои дерзкие набеги на фруктовые деревья.
В течение первого месяца пребывания Алана в деревне смена уклада жизни целиком захватила его
Но вышло иначе.
В ранней молодости мечты и планы точно легкие облачка на ясном небе: стоит подуть какому-нибудь другому ветру, и они изменятся совершенно, даже не узнаешь их, не найдешь ни единого прежнего очертания в новом узоре.
–
Капитан Казарова приехала в усадьбу около полудня сильно усталая, она сразу же прилегла отдохнуть на веранде и ненароком проспала там до самого вечера.
Алое солнце повисло низко-низко над горизонтом; в его слабеющем свете как будто четче обозначались контуры всех предметов, ветер свежел – его нежное прикосновение из распахнутого окна и разбудило Тати.
Она сварила себе кофе и, присев с ним на деревянную ступеньку крыльца, словно задремывающая кошка, блаженно прикрыла свои большие светло-карие глаза.
Уютный аромат горячего напитка органично сочетался с тихими звуками фруктового сада. Было уже почти темно, кроны деревьев сухо шелестели, откуда-то издалека доносилось одинокое блеяние овцы, по-видимому, отбившейся от стада – удивительное умиротворение селила в душе медленно вступающая в свои права ночь.
Тати отхлебнула кофе и запрокинула голову.
Листья яблонь и слив чернели на аквамариновом фоне неба; первые звезды – яркие белые точки – уже показались над острыми вершинами скал.
Внезапный шорох заставил Тати насторожиться. Она поставила чашку на ступеньку и бесшумно соскользнула с крыльца на мощеную бетонными плитами дорожку между клумбами. Легкий шелест, будто кто-то качал ветви деревьев немного сильнее, чем ветер, доносился из глубины сада.
Тати сделала несколько шагов и остановилась.
Темный силуэт испуганно метнулся за кустами декоративного шиповника, словно тень от скользящего луча прожектора.
Алан был настолько увлечен сбором слив, что обнаружил присутствие Тати, когда она уже подошла близко. Её белый сарафан, словно пятно лунного света, плыл над клумбами, плавно и практически беззвучно, точно это двигалось привидение, а не земная женщина, облаченная во плоть.
– Маленький
– Из-звините пожалуйста… – промямлил Алан, стеснительно прикрывая ладонями карманы, до треска набитые фруктами, – я думал, что здесь никого нет, а у вас такие спелые сливы… Жалко им пропадать. Извините меня…
"Да ты сам как спелая слива", – подумалось в этот момент Тати, она смотрела на него неотрывно, с тонкой насмешливой улыбкой, по-видимому, не собираясь ни выражать недовольство, ни отчитывать его, ей было скорее весело, чем досадно, и под таким её взглядом Алан смутился ещё сильнее. Расстегнутый воротничок его заношенной рубашонки обнажал загорелую кожу шеи, гладкую и нежную, словно шкурка сочного плода, опущенные темные ресницы трепетали подобно крылышкам мотылька, присевшего на цветок.
Тати не прикасалась к мужчине с тех пор, как ушла на фронт, и это вынужденное ограничение не слишком тяготило её, усталость и нервное напряжение, неизбежные на службе, не позволяли активно проявляться инстинктам, но теперь вокруг было так удивительно спокойно, тихо, стояла ласковая теплая ночь, после глубокого сна на воздухе Тати чувствовала себя освеженной и вполне бодрой – именно такого момента и ждала, верно, для своего пробуждения мудрая природа, на какое-то время притаившаяся в ней – капитан Казарова ощутила небывалый прилив желания.
Не сказав ни слова, она притянула к себе Алана и, прежде чем он успел как-либо отреагировать, прильнула к его упругим губкам с той жадностью, с которой человек, пересекающий пустыню, прикладывается к фляге с водой.
Он забился у неё в руках как пойманная птичка; крупные сливы посыпались из карманов на дорожку, они падали, ударяясь о каменные плиты, трескались и обильно брызгали сладким соком…
– Ну что ты… – выдохнула Тати хриплым шепотом, умело выкручивая руки Алана, которыми он пытался её оттолкнуть, – не бойся. Я не сделаю с тобой ничего дурного. Это будет просто чудесно, обещаю…
Прижав юношу к толстому стволу старого абрикосового дерева, она совершенно бесцеремонно, по-хозяйски, расстегнула пуговицу у него на шортах и просунула руку под резинку белья; Алан был настолько сильно сбит с толку подобным обращением, что даже перестал сопротивляться, он расслабил руки, мгновение назад до онемения впивавшиеся в Тати, оперся спиной о ствол дерева и на какое-то время затих, прислушиваясь к новым ощущениям – ещё никто и никогда так не трогал его – с испуганным изумлением Алан обнаружил, что он не испытывает ни отвращения, ни положенного возмущения от прикосновений Тати… Природа брала своё: эти прикосновения были приятны ему, и, когда капитан Казарова в очередной раз попыталась поцеловать его, он не стал отворачивать голову, разомкнул губы, позволив ей проникнуть горячим настырным языком в нему в рот… К тринадцати годам тело Алана, взлелеянное щедрым солнцем гор, уже совершенно готово было к тому, чтобы в одну из ночей, здесь томительно-душных, бархатных, принести возлюбленной все свои дары; и этому телу, вопреки воле рассудка, вовсе не казалось важным, будет то Рита, Тати или ещё какая-нибудь красивая девушка; природа создает живое, чтобы оно приносило плоды, и час Алана пробил, он был полон любви, как полна медового нектара нежная созревшая слива, которую вовремя нужно сорвать, покуда она не упала на землю…